Wednesday, June 25, 2014

1 Д.Б.Павлов Большевистская диктатура против социалистов и анархистов

Д.В. Павлов БОЛЬШЕВИСТСКАЯ ДИКТАТУРА
против
СОЦИАЛИСТОВ И АНАРХИСТОВ 1917 - середна 1950-х годов
Москва
РОССПЭН
1999











ББК 63.3(2)6-4 П 12
Издание
осуществлено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 98-01-16090
ч
Павлов Д.Б.
П 12 Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 — середина 1950-х годов. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999. - 232 с.
Книга посвящена истории борьбы большевистского режима с российскими социалистическими партиями и анархистскими организациями с 1917 г. до середины 1950-х годов. В работе рассматриваются механизмы и «идеология», основные этапы, направления и результативность этой борьбы, методы и организация работы репрессивных органов, правовая база репрессий. Автор опирался как на вновь открытые документы центральных партийных и государственных органов, так и на источники, широко привлекавшиеся в советской историко-партийной литературе. Взятые в совокупности с первыми, эти традиционные материалы получают совершенно иное прочтение и позволяют прийти к выводам, принципиально отличным от заключений советской историографии.
© «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999
© Д.Б.Павлов, 1999 © Документы — Архивы, предоставившие   материалы   для данной публикации, 1999


ISBN 5-8243-0019-4 



Введение
Приход большевиков к власти был воспринят современниками как явление, «помазанное народным безумием», событие парадоксальное, случайное и сугубо временное. В длительность своего пребывания у государственного руля не верили и сами большевистские руководители, подчеркивавшие временный (до утверждения Учредительным собранием) характер своих первых общегосударственных мероприятий. Ни до прихода к власти, ни сразу после Октябрьского переворота они не задумывались над тем, какой будет система управления в стране «победившего социализма» — будет ли это многопартийное или однопартийное государство. Однако сама логика взятого ими курса на тотальный революционный переворот, прямое уничтожение рынка и «формальной» демократии, помноженные на идеологическую нетерпимость и неуемное властолюбие, уже очень скоро толкнули большевиков к осознанию необходимости строительства государства последнего — однопартийного — типа. «Все советские и другие учреждения, — писал, выражая общепринятое, видный большевик С.М.Нахимсон в июне 1918 г., — являются лишь подсобными органами для партии... Это основное правило партийной работы»1. Естественно, что однопартийная диктатура исключала не только деятельность, но и возможность самого существования других, даже социалистических партий. Морально большевики были готовы к этому давно: по инициативе В.И.Ленина, «истребительная война» против инакомыслия в их собственных рядах была объявлена и велась еще с 1912 г.
Нетерпимым для нового режима был не только сам факт существования рядом с ним других политических образований, но и то коренное различие, которое существовало между большевиками и социалиста

4
Д.Б.Павлов
ми по таким базовым вопросам, как «революция», «демократия», «диктатура пролетариата», «рынок» и т.д. В отличие от большевиков, современная им российская и западно-европейская социал-демократия представляла себе переход к социализму как результат эволюции капитализма при сохранении рынка и демократии, причем демократические достижения предшествующей формации были для нее самоценны2. «Для меня, — писал меньшевик Ю.О.Мартов в первые месяцы большевистского господства, — социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а напротив, высшим их воплощением, и начало коллективизма я представлял себе противоположным «стадности» и нивеллировки. Да не иначе понимают социализм и все воспитавшиеся на Марксе и европейской истории»3.
Целый ряд обстоятельств, однако, делал в глазах большевиков искоренение социалистического движения весьма деликатной задачей. Общность происхождения и основ идеологии (особенно с РСДРП и близкими ей организациями), широкие и длительные личные, а иногда и родственные связи, многолетний опыт совместной подпольной революционной деятельности4, небольшевистское прошлое многих видных деятелей правящего режима (Л.Д.Троцкий, А.ВЛуначарский, М.С.Урицкий, В.ААнтонов-Овсеен-ко, С.М.Киров, Г.В.Чичерин и др.), традиционная популярность социалистов в демократических слоях населения и их революционные заслуги, наконец, их высокий международный авторитет, — все это в разной степени, но вынуждало большевистских лидеров маневрировать: смягчать, а порой и сдерживать репрессии против своих недавних собратьев по социалистическому лагерю. Только благодаря этому, несмотря на понесенный чудовищный урон, все основные социалистические партии (левые и правые эсеры, меньшевики, эсеры-максималисты) просуществовали до конца гражданской войны. Всего в послеоктябрьский период на территории современной России разновременно действовало более десятка социалистических партий и анархистских организаций, исключая национальные (еврейские, украинские и т.д.). Их окончательное удушение произошло в середине 1920-х гг.,

Введение
5
хотя как течение общественной мысли небольшевистский социализм исчез в России лишь во времена «большого террора» второй половины 1930-х — начала 1940-х гг. одновременно с физическим уничтожением его идеологов и лидеров.
Задача борьбы с социалистическим движением существенно облегчалась отсутствием единства в его рядах. На протяжении большей части советского периода своей истории соцпартии находились в непрекращающемся взаимном антагонизме. В силу одного этого их общий «заговор», о котором постоянно твердила большевистская пропаганда, не был возможен и не существовал в действительности. Даже в тюрьме, концлагере, ссылке и в эмиграции социалисты стремились существовать отдельными компактными группами, избегая контактов с представителями родственных партий. Большевистские «органы» умело использовали расхождения между ними по принципиальным программно-тактическим вопросам и накопившиеся с годами их взаимные претензии, обиды и подозрения. В своих циркулярах руководство ВЧК-ОГПУ нацеливало агентуру на дальнейшее углубление раскола, видя особую угрозу режиму в объединительных тенденциях в рядах социалистов. Так, с тревогой констатируя произошедший в 1922 г. в эсеровских кругах «сдвиг в сторону объединения разрозненных и распыленных народнических эсеровских групп и течений», начальник Секретно-оперативного управления ОГПУ В.Р.Менжинский требовал «все силы осведомления направить к тому, чтобы не дать объединиться эсеровским группировкам» и «разбить объединенческие их стремления»5. Такую же негативную реакцию в большевистской среде вызвало появление тремя годами раньше «Организационного бюро по объединению революционно-социалистического народничества». Несмотря на то, что в декларации Бюро содержалось указание на недопустимость политических и экономических выступлений против РКП, большевики в лице новой организации усмотрели «группу, которая явным образом ставит себе задачей борьбу с коммунистами»6. Уловив аналогичные веяния в лево-народничестве в 1923 г., ГПУ предложило ЦК РКП санкционировать ослабление тенденций к объединению «путем разных

6
Д.Б.Павлов
видов репрессий» по своей «линии» и получило поддержку7. «Усилить тенденции расколов и расхождений в рядах враждебных нам партий», — таково, по выражению одного из видных чекистов, было постоянное стремление власти8.
Первоначально в РКП не было единства по вопросу об отношении к социалистам. В первые же дни большевистского господства Ленину пришлось бороться с весьма влиятельной группой своих соратников (Л.Б.Каменев, В.П.Ногин, Д.Б.Рязанов, Г.Я.Сокольников и др.) — сторонников коалиции с представителями крупнейших соцпартий под лозунгом «однородного» социалистического правительства. В значительной степени намерение создать такой блок было вызвано не какими-то особыми симпатиями к социалистам, а опасением, что в одиночку власть удержать не удастся. Определенную дань таким настроениям отдал и сам Ленин, в ноябре 1917 г. теоретически предположивший возможность прихода к власти меньшевиков или эсеров в результате ротации депутатов Советов разных уровней9. Неуверенность в собственных силах в это время заставила даж? самых ортодоксальных большевиков заняться поиском союзников, который увенчался формированием правительственной коалиции с левыми эсерами в декабре 1917 г. (к началу 1918 г. представители этой партии возглавляли 6 из 16 центральных наркоматов).
Впоследствии в большевистской верхушке не раз обсуждались предложения, направленные к смягчению правительственного курса вообще и ослаблению репрессий против социалистов, в частности. Чаще всего подобные намерения обнаруживались в кризисные для режима моменты. Поскольку основным карательным органом «диктатуры пролетариата» являлись Чрезвычайные комиссии, многие предложения такого рода так или иначе касались этого одиозного учреждения. Однако намерения ограничить функции ЧК, не говоря уже о проектах ее упразднения (первый такой проект был выдвинут группой видных большевиков во главе с Каменевым уже в январе 1918 г.10) не имели успеха. Точно так же большинство ЦК, а затем и Политбюро под руководством Ленина последовательно отвергало все попытки «вписать» социалистов

Введение
7
в общественно-политическую жизнь страны на более или менее длительный срок или как-то облегчить условия их существования на постоянной основе. В феврале 1919 г. ЦК РКП отверг проект видного сибирского большевика Б.З.Шумяцкого о создании единого демократического фронта на политической платформе народовластия с участием правых эсеров и меньшевиков для борьбы с Колчаком11. Одновременно была отклонена выдвинутая Н.Осинским идея о предоставлении социалистической оппозиции свободы деятельности в Советах. В апреле 1921 г. решительную отповедь получило предложение чекиста Ил.Вардина (И.В.Мгеладзе) во избежание повторения Кронштадта перейти к новой, основанной на букве закона, политике относительно «наиболее приличных» социалистов и анархистов (конечно, продолжая «держать» государственные «вожжи натянутыми»). «Автор неправ, — заметил по поводу записки Вардина Ленин. — Он формалистичен. ...предложение автора не годится. Он не вник в дело как следует»12. Характерно, что Политбюро отклонило проект Вардина еще до получения цитированного отзыва Ленина13. Такой же резкий отпор со стороны партийных верхов получило предложение Г.И.Мясникова о введении свободы печати «от монархистов до анархистов включительно». «Свобода печати в РСФСР, окруженной буржуазными врагами всего мира, — разъяснял Ленин пермскому коммунисту, — есть свобода политической организации буржуазии и ее вернейших слуг, меньшевиков и эсеров. Это факт неопровержимый»14. Через несколько дней Оргбюро ЦК РКП признало тезисы Мясникова «несовместимыми с интересами партии», а в феврале 1922 г. он был исключен из рядов РКП.
Политбюро ЦК РКП направляло деятельность всей государственной репрессивной машины. Его директивы всегда стояли у истоков очередной кампании травли и репрессий против социалистов. Именно здесь рассматривались ходатайства социалистов и анархистов по разным вопросам, разрабатывались сценарии судебных процессов, определялась мера наказания и условия содержания арестованных, места и срок ссылок, условия выхода в свет тех или иных печатных произведений о социалистах или их самих и

8
Д.Б.Павлов
многое другое, что собственно и определяло положение данной соцпартии в стране в данный момент. Нередко Политбюро прямо предписывало охранке приговорить того или иного социалиста к определенному сроку тюремного заключения (например, в 1925 г. членов ЦК ПСР А.Р.Гоца и Е.М.Тимофеева15) или казнить определенное их число16. Будучи совершенно секретным, но подлинным и абсолютным «хозяином земли Русской», Политбюро действовало в обход каких-либо правовых норм, руководствуясь столь любимым большевиками принципом «революционной целесообразности» и представлением о собственной власти как «ничем не ограниченной, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненной, непосредственно на насилие опирающейся».
Все это, вместе взятое, делало репрессивную политику большевистского правительства исключительно жестокой, но хаотичной и труднопредсказуемой. В зависимости от обстановки и настроений в «верхах», совершенно невинный человек мог быть расстрелян, как это было с тысячами заложников осенью 1918 г., а настоящий враг помилован в обмен на публичное признание законности большевистской власти и своего поражения с борьбе с ней (пример с Б.В.Савинковым в 1924 г.).
По мере укрепления тоталитарного режима все большее влияние на деятельность его репрессивного аппарата оказывала личность вождя. Если Ленин, запустивший механизм репрессий, все же в какой-то степени был связан понятиями «личной чести, долга и лояльности, иногда даже по отношению к своим политическим врагам (Мартов, Плеханов, князь Кропоткин)»17, то верный ленинец Сталин, который питал к социалистам особую, личную неприязнь18, от этих качеств был совершенно свободен. Взгляд Ленина на политику, как на войну, целью которой было не подчинение, но уничтожение противника19, был целиком воспринят Сталиным и возведен в абсолют. Представление о социалистах, как опасных политических противниках, всецело разделялось ими обоими. Однако если для Ленина они все же были врагами менее «серьезными», чем буржуазия20, то Сталин возвел их в ранг «особо опасных государственных

Введение
9
преступников», главных врагов большевизма, начиная с 1917 г. Такое же крайнее выражение в годы его правления получили и методы борьбы с социалистическим инакомыслием, впервые опробованные еще основателем социалистического государства: бессудные расстрелы, заложничество, система административных наказаний по приговорам внесудебных органов, травля в печати и т.д.; в 30-е годы пытки, применявшиеся ВЧК лишь от случая к случаю, с санкции ЦК правящей партии стали непременным атрибутом работы следственных органов. К тому же у Сталина, замечает Авторханов, «коварная аморальность в политике была абсолютна по отношению ко всем, начиная от соратников по партии и кончая его собственными учениками»21, не говоря уже о тех, кого он почитал своими личными или политическими врагами.
Эти личные особенности Сталина оказали заметное влияние на весь курс власти в отношении социалистов и анархистов. Избрание его генсеком весной 1922 г. сопровождалось резким ужесточением политики режима. В годы его правления «приоритетное» положение социалистической тематики в заседаниях Политбюро было полностью сохранено, причем «руководящая и направляющая» роль высшей партийной инстанции в деятельности карательных органов еще более возросла. Вряд ли можно считать простым совпадением, что вслед за произошедшей к 1930 г. окончательной победой сталинской группировки над оппонентами внутри самой ВКП(б) был сконструирован и знаменитый процесс по делу «Союзного бюро меньшевиков» (1931 г.). Согласно постановлению Политбюро от 23 сентября 1926 г., обвинительные акты по всем делам, имевшим «общественно-политическое значение», местные советские и партийные органы были обязаны загодя представлять на рассмотрение специальной Комиссии Политбюро по политическим (судебным) делам с последующим внесением вопроса на утверждение самого Политбюро. С 1931 г. приговоры о высшей мере наказания, выносимые коллегией ОГПУ по политическим делам, также стали утверждаться в Кремле22. В докладах и сообщениях, которые ОГПУ-НКВД направляли на рассмотрение высшей партийной инстанции, фиксировались все более или

10
Д.Б.Павлов
менее значительные события в жизни соцпартий как в СССР, так и за его пределами. В 30-е годы материалы такого рода (в том числе обширные протоколы допросов арестованных социалистов, записи телефонных разговоров членов Заграничной делегации РСДРП в Париже и т.д.) направлялись непосредственно генсеку. Нередко Сталин лично редактировал наиболее важные документы — например, Обвинительное заключение по делу «Союзного бюро ЦК РСДРП».
В целом с приходом к власти Сталина на смену деспотическому, но политическому большевизму пришел большевизм, названный Авторхановым «тираническим и уголовным»23. Именно тогда вполне реальным содержанием наполнились часто звучавшие из уст Ленина, но не всегда исполнявшиеся на практике призывы к физическому и поголовному уничтожению социалистов и анархистов.
***
Проблемы становления однопартийной системы в СССР, роли и значения небольшевистского социализма и анархизма в послеоктябрьской России давно привлекают внимание отечественных и зарубежных историков. Как показывают вновь открытые архивные документы, у истоков советской историографии послеоктябрьского социализма и анархизма стояла деятельность таких далеких от науки учреждений, как ВЧК-ОГПУ и ЦК РКП(б). Разработанные здесь директивные документы не только определяли практическую политику власти в отношении социалистов и анархистов, но и содержали ряд концептуальных положений, легших в основу всей советской историографии интересующей нас проблемы. Поскольку документы ЦК РКП и ВЧК были совершенно секретными, каналом распространения официальных идей и оценок явился комплекс работ, опубликованных в 1920-1930-е годы видными представителями правящей партии и чекистами в открытой печати24. Выполняя конкретную агитационно-пропагандистскую функцию, эти работы, по сути, являлись частью общей репрессивной политики власти в отношении социалистов и анархистов. В то же время в них был сформулирован

Введение
11
ряд постулатов, на долгие годы определивших рамки, в которых только и могла развиваться отечественная историография. К их числу относится представление об «антинародной и антисоциалистической» сущности российских социалистических партий, имманентно присущих им оппортунизме, авантюризме, контрреволюционности и предательстве классовых интересов пролетариата, тезис о никем и никогда не доказанной их «мелкобуржуазности»25. Руководствуясь этими представлениями, а также универсальной схемой «борьба — идейный разгром — крах», советская историография послеоктябрьского социализма и анархизма развивала в основном два положения: о «самопроизвольном» и «закономерном» распаде социалистических партий и анархистских организаций, а также об их «идейно-политическом банкротстве», как результате той идейно-политической борьбы, которую вели с ними коммунисты, причем эта борьба выдавалась за важнейшее и чуть ли не единственное оружие власти. Основное содержание политики режима в отношении социалистов и анархистов замалчивалось, указания же этих последних на репрессивный характер большевистской власти либо с порога отметались, либо подвергались осмеянию. «Главным» в борьбе большевиков с социалистами и анархистами, утверждали советские авторы, были не репрессии, а их «идейное разоблачение»26. Если же факты насилий все же признавались, то вслед за большевистской пропагандой послереволюционных лет ответственность за репрессии возлагалась на самих социалистов, как на «пособников реакции», причем это обвинение в равной степени распространялось как на тех, кто действительно хотя бы какое-то время боролся с большевизмом с оружием в руках (ПСР, «меньшинство» ПЛСР, часть анархистов), так и на тех, кто последовательно отвергал подобные методы, стремился к роли легальной идейной оппозиции, а иногда и сотрудничал с властью (РСДРП, «меньшинство» ПСР, «большинство» левых эсеров, эсеры-максималисты, некоторые анархистские организации). Зигзагообразная политика власти в отношении социалистов и анархистов искусственно спрямлялась. Взгляды и практические действия самих социалистов намеренно огрублялись — на эти партии

12
Д.Б.Павлов
в целом и на их руководящие органы взваливалась ответственность за антибольшевистские акции отдельных социалистов или их групп, объявивших о выходе из партии или исключенных из них. Так, вся право-эсеровская партия осуждалась за деятельность в годы гражданской войны Савинкова, исключенного из ПСР еще в октябре 1917 г.; российский анархизм, максимализм, ПЛСР и партия меньшевиков были призваны нести ответственность за террористические выступления экстремистов из отколовшейся группировки «анархистов подполья»; вслед за Лениным в качестве аргумента для доказательства «контрреволюционности» меньшевиков историки использовали факт участия члена ЦК партии И.М.Майского в Самарском комитете членов Учредительного собрания, хотя именно этот эпизод стал поводом для исключения Майского из рядов РСДРП и т.д. Для советской историографии, наконец, характерно слепое доверие как к большевистским партийно-государственным документам, так и к сведениям, распространявшимся в официальной советской печати. Вместе с ленинскими работами, оба эти вида источников традиционно рассматривались как важнейшие и не подлежащие критике. Напротив, сообщения источников социалистического происхождения либо вообще игнорировались, либо, при ограниченном использовании, подвергались крайне тенденциозному истолкованию. Советские историки вполне усвоили агрессивный тон и манеру своих предшественников искать «виноватых» где угодно, только не в большевистском стане, унаследовав, таким образом, то «нравственное убожество больше-вицки-революционного миросозерцания», о котором в свое время писал Ф.А.Степун27.
Все содержание настоящей книги опровергает первый тезис. Что же касается второго, то анализ большевистской партийно-государственной печати первых послереволюционных лет показывает, что в эти годы не было предпринято ни одной сколько-нибудь основательной или даже просто корректной попытки рассмотреть взгляды социалистов и анархистов или дать обоснованную критику их деятельности. То, что советские авторы торжественно называли «идейно-политической борьбой» и «научной полемикой», на деле

Введение
13
представляло почти непрерывный поток грязных инсинуаций, шельмования и клеветы, который коммунисты обрушивали на головы своих оппонентов, предварительно зажавши им рот28. К категории научно-полемических не могут быть отнесены и работы Ленина, чьи устные выступления и печатные труды долгие годы считались образцом «научно объективной», «глубокой, яркой и научно обоснованной критики» взглядов его оппонентов из социалистического лагеря. Его многочисленные высказывания по поводу социалистов в послеоктябрьский период — это демагогический, по сути, митинговый «разоблачительный» перепев, основанный на собственных измышлениях и «фактах», добытых органами ВЧК29. В лучшем случае работы Ленина по этому поводу могут быть названы партийно-публицистическими со словом «партийно-» в самом крайнем, почти вульгарном значении. Худшие образчики «полемической» литературы заполняли страницы центральной и местной периодической печати. Тон здесь задавали «Правда» и «Известия», главные редакторы которых (соответственно, СЛ.Соснов-ский и Н.И.Бухарин, Ю.М.Стеклов) лично специализировались на «социалистической» тематике. Их «сотрудничество» с органами ВЧК было столь тесным, что газетные статьи часто выступали в роли главного поставщика обвинительного материала. И наоборот, выступления чекистов на страницах центральной печати нередко заменяли обвинительные заключения, которые следовало предъявлять арестованным — как это было, например, сделано в декабре 1919 г. по отношению к большой группе эсеров-максималистов.
Таким образом, ни о какой сколько-нибудь серьезной «научной полемике» большевиков с социалистами, ни об «идейном банкротстве» этих последних говорить не приходится. «Полемические» писания официальных идеологов и публицистов, которые и сами большевистские лидеры не стеснялись называть «травлей», могут поэтому рассматриваться лишь как часть репрессивной политики власти, но отнюдь не как источник для изучения российского небольшевистского социализма или истории идейной борьбы первой трети XX века.

14
Д.Б.Павлов
Продолженное в 50-60-е годы после 20-летнего перерыва, изучение российского социализма и анархизма в советской историографии развивалось в основном экстенсивно — за счет привлечения новых фактов и расширения «поля» борьбы большевиков с социалистами и анархистами в общесоюзном (Советы, профсоюзы, кооперативы и т.д.) и региональном масштабе (в Белоруссии, Поволжье, Туркестане и т.д.). Благодаря введению в научный оборот нового фактического материала были несколько уточнены разгромно-лозунговые оценки, характерные для работ 20-30-х годов30. Однако, заложенные в ранние годы принципиальные позиции, методы исследования, а во многом и понятийный аппарат в новых условиях не претерпели существенных изменений. Как и прежде, историки писали об «исторической закономерности» «краха» социалистических партий, поскольку «эти партии сомкнулись с контрреволюцией, выступали против демократии и социализма»31.
В 60-80-е годы постепенно вычленились дискуссионные вопросы. Одним из центральных среди них был вопрос о времени установления однопартийной системы в России, вопрос, который находился в прямой зависимости от оценки тем или иным автором состояния социалистического движения и степени его «опасности» для большевистского режима. Так, по мнению А.М.Малашко, «диктатура пролетариата» на однопартийной основе сложилась уже во второй половине 1918 г.32; Е.Г.Гимпельсон, полагавший, что в 1918 г. «мелкобуржуазные партии» все еще «оставались политической силой в стране», относил установление однопартийности к более позднему времени33. По-разному оценивалась и степень «контрреволюционности» социалистов в разные периоды гражданской войны. Одни исследователи (К.В.Гусев, В.С.Орлов, П.А.Подболотов) полагали, что «мелкобуржуазные партии» «выступали как основные организаторы борьбы за свержение советской власти, как наиболее активная контрреволюционная сила» уже на начальном периоде существования «советской власти»34; другие (Л.М.Спирин, А.Н.Шмелев, Н.Г.Нефедов, Ю.А.Щети-нов) «главной партией контрреволюции» в это время считали кадетов, оставляя социалистам роль «авангар

Введение
15
да всей реакции» лишь в 1920-1921 гг.35; М.И.Стишов настаивал на том, что этим «авангардом» «мелкобуржуазные» партии были дважды — весной-летом 1918 г. и в 1921 г., хотя и подчеркивал, что меньшевистская и правоэсеровская организации «почти полностью распались» уже к концу гражданской войны36. Несмотря на внутреннюю противоречивость этого взгляда, со временем именно он стал господствующим. То обстоятельство, что все участники дискуссии в обоснование своей точки зрения стремились опереться на соответствующие ленинские высказывания, делало этот и без того умозрительный спор еще и беспочвенным — в своей антисоциалистической риторике «вождь мирового пролетариата» никогда не скупился на резкие оценки.
Предметом разногласий в советской историографии 70-80-х годов был вопрос о социальной базе социалистических партий вообще и в послеоктябрьский период, в частности. Поскольку рамки дискуссии на эту тему были изначально очерчены их ленинской характеристикой, как партий «мелкобуржуазных», завершения спор на эту тему не получил. Расходились советские историки и в вопросе о времени окончательного исчезновения социалистических партий и анархистских организаций в Советской России. Исходя из общего представления о «самопроизвольном» и «исторически закономерном» распаде этих организаций, большинство исследователей ограничивало их деятельность 1923-1924 годами, указывая на происходившее тогда, якобы стихийное, движение по их «самороспуску» (в действительности это была правительственная акция). Особняком здесь стоит М.И.Стишов, по мнению которого процесс их распада «завершился как организационно, так и идейно лишь в результате успешно выполненных планов двух пятилеток в промышленности, в результате сплошной коллективизации сельского хозяйства», то есть во второй половине 1930-х гг. Вслед за С.П.Трапезниковым Стишов высказывал уверенность в существовании в 30-е годы нелегального «мелкобуржуазного политического охвостья», состоящего из меньшевиков и эсеров, но смыкавшегося «с другими врагами советской власти»37. Таким образом обосновывалась и получала пол

16
Д.Б.Павлов
ное одобрение проводившаяся властью в 30-е годы политика физического уничтожения социалистов и анархистов по сфабрикованным обвинениям. 4-х членная периодизация «истории борьбы большевизма с мелкобуржуазными партиями», предложенная Стишовым, основывалась на представлении о переходе российских социалистов от политического маневрирования в ноябре 1917 г. и «подрывной деятельности» в Советах в январе—июне 1918 г. к открыто «пробуржуазной, антинародной и антирабочей политике» в 1918-1921 гг. с последующей агонией, начавшейся с эсеровского процесса 1922 г. и завершившейся в середине 1930-х годов. В чем заключались особенности борьбы большевиков с социалистами на каждом из выделенных этапов, оставалось непонятным.
Таким образом, в 1980-е годы историографическая ситуация не претерпела качественных изменений. Накопление фактического материала и расширение количества привлекаемых источников отнюдь не привело к пересмотру базовых оценок и суждений, заданных еще в 1920-1930-е годы. В итоге, несмотря на огромное количество работ, включая и коллективные обобщающие, история российских социалистических партий в послеоктябрьский период оказалась областью наименее изученной и наиболее фальсифицированной. Сегодня эту историю фактически надо переосмысливать заново.
Изменения, наметившиеся в отечественной историографии с начала 90-х годов, сопровождались отказом исследователей от ленинской «партийности» и попытками объективно подойти к проблемам послеоктябрьского социализма и анархизма. В этой связи обнаружилось известное сближение отечественной историографии с зарубежной, которая с самого начала развивалась под сильным влиянием работ российских социалистов-эмигрантов и для которой репрессивный характер большевистского режима всегда был аксиомой. В последние годы появились работы, авторы которых исходят из того, что прямым последствием узурпации большевиками власти в октябре 1917 г. явилось установление их политической монополии, причем в качестве главной причины исчезновения небольшевистского социализма в России указывается

Введение
17
жесткая политика власти, «постоянные преследования» социалистов, использование в борьбе с ними «террористических методов»38. Подготовлен ряд исследований и документальных сборников, в которых на основе вновь открытых архивных материалов и с реалистических позиций исследуется история социалистических партий в послеоктябрьский период или отдельные аспекты этой истории39, рассматриваются некоторые стороны деятельности правительственной машины по подавлению социалистического инакомыслия40.
Для нынешнего, переходного состояния отечественной историографии характерно, однако, и появление ряда недостаточно аргументированных, поверхностных суждений, отчасти продиктованных погоней их авторов за сенсацией, отчасти же вызванных недостаточной разработанностью интересующих нас сюжетов; все еще сказывается и влияние догм советской историографии. Так, в последней книге Е.Г.Гимпель-сона ошибочно указывается, что в борьбе с социалистами большевистские «партийно-государственные органы не делали различия между меньшевиками и эсерами, одинаково наносили удары по тем и другим»41. Возвратом к оценкам прошлых лет являются его замечания относительно «распада» социалистических партий, вызванного, якобы, в первую очередь «разочарованием» в них «не только рядовых членов, но и многих лидеров».
Если Е.Г.Гимпельсон, И.В.Павлова и некоторые другие современные авторы склонны преуменьшать роль и значение социалистических партий в политической жизни послеоктябрьской России (И.В.Павлова, например, считает, что после 1918 г. эти партии вообще «существовали как бы из милости42»), то В.Х.Тумаринсон, напротив, стремится непомерно преувеличить как степень влияния РСДРП на внутреннюю политику большевиков, так и меру «компромиссное™» последних. Так, он полагает, что переговоры о сотрудничестве большевиков с меньшевиками, если бы они состоялись, могли закончить «социалистический эксперимент» еще в 1919 г.43 Налицо несоответствие столь глобального вывода привлекаемым автором источникам. Вся конструкция Тумаринсона

18
Д.Б.Павлов
основана на одном недостаточно изученном, небесспорном и еще хуже документированном эпизоде (предложении К.Б.Радека Р.А.Абрамовичу в передаче этого последнего) и полностью вырвана из контекста взаимоотношений РСДРП с правящей партией в годы гражданской войны.
В целостном виде политика большевиков в отношении социалистов и анархистов после 1917 г. не рассмотрена и в зарубежной историографии, включая работы, вышедшие из-под пера представителей социалистической и анархистской эмиграции. Пожалуй, лучше других в этом отношении изучен послереволюционный анархизм, которому посвящены две фундаментальные работы в англоязычной историографии, а также ряд брошюр и книг анархистов-эмигрантов44. Однако в них, как и в работах по послеоктябрьской истории партии эсеров45 и послереволюционного меньшевизма46, основное внимание уделено деятельности самих этих партий и только в этой связи говорится о политике власти по отношению к ним. Полнее других интересующие нас вопросы в своей последней монографии рассмотрел американский исследователь В.Н.Бровкин47, однако с материалами отечественных архивов ему удалось ознакомиться лишь отчасти. Так же далеко не исчерпывают интересующие нас сюжеты многочисленные публикации в эмигрантской периодической печати социалистической и анархистской ориентации. Материалы, посвященные гонениям на их единомышленников в России, регулярно помещались на страницах меньшевистского «Социалистического вестника», эсеровской «Революционной России», «Анархического вестника», однако, по понятным причинам, были случайны, фрагментарны и не всегда точны.
В 1982 г. на английском языке, а в 1993 г. в русском переводе вышла книга голландского исследователя Марка Янсена «Суд без суда»48. В ней с большой обстоятельностью излагается подготовка и проведение так называемого «большого» эсеровского процесса летом 1922 г., дается краткий исторический очерк взаимоотношений ПСР и РКП в первое послеоктябрьское пятилетие, приводятся ценные биографические данные о дальнейшей судьбе эсеров, осужденных в

Введение
19
1922 г. Книга Янсена остается единственным на сегодняшний день специальным исследованием, непосредственно относящимся к интересующей нас теме, но речь в ней идет только об одном, пусть и важном, сюжете. К тому же, по независящим от автора причинам, эта работа основана на материалах западных архивов и опубликованных источниках — документы отечественных архивов привлечены в весьма ограниченном количестве. Учитывая работу, проделанную МЯнсеном, автор настоящей книги останавливается лишь на тех сторонах процесса 1922 г., которые остались неизвестными голландскому ученому.
Таким образом, подлинная история борьбы большевистского режима с российскими социалистическими партиями и анархистскими организациями еще не написана. Слабо или вообще не изучены механизм и «идеология», основные этапы, направления и результативность этой борьбы, методы и организация работы репрессивных органов, правовая база репрессий. Восполнить эти пробелы призвана настоящая книга, автор которой опирался как на вновь открытые документы центральных партийных и государственных органов (протоколы заседаний Политбюро ЦК РКП с сопроводительными материалами, документы ВЧК-ОГПУ и др.), так и на источники, широко привлекавшиеся в советской историко-партийной литературе (работы Ленина и других большевистских лидеров, официальные партийные документы, декреты Советской власти, советская печать и т.д.). Взятые в совокупности с первыми, эти традиционные материалы получают совершенно иное прочтение и позволяют прийти к выводам, принципиально отличным от заключений советской историографии.
Будучи первой попыткой такого рода, настоящее исследование, конечно, не может претендовать на исчерпывающую полноту. Ряд важных сторон борьбы большевистского правительства с социалистами лишь обозначен. Среди них — история вытеснения социалистов из кооперации, профсоюзного и молодежного движения, из высшей и средней школы, издательской деятельности, госаппарата; международный аспект этой борьбы. В силу фрагментарности и общего недостатка материала автору не удалось сколько-нибудь

20
Д.Б.Павлов
подробно осветить деятельность Иностранного отдела ГПУ, о необходимости усиления работы которого в 1923 г. говорилось в одном из постановлений Политбюро ЦК РКП (см. док. Mb 19 Приложения). Специального исследования заслуживает история создания и деятельности буферных политических образований (партий Революционных коммунистов, Народников-коммунистов, параллельного Союза максималистов и т.д.), выполнявших роль «моста» между РКП и небольшевистскими политическими партиями. Их главное предназначение заключалось в ослаблении «материнской» политической организации, «перекачке» социалистов в ряды правящей партии и пополнении ее грамотными специалистами, в которых РКП так нуждалась. Интересно было бы проследить деятельность в большевистских верхах в первые послеоктябрьские годы группы сторонников либерализации режима вообще и политики в отношении социалистов, в частности. Все эти темы еще ждут своего исследователя.
Примерно половину объема настоящей книги занимает документальное Приложение, в котором представлены некоторые, наиболее важные материалы центральных партийных и репрессивных органов по интересующей нас теме. Многие документы даны в сокращенном виде. Сделанные купюры касаются повторов, обильного и не всегда корректного цитирования социалистических и анархистских документов, некоторых узко-специальных подробностей. Документальные тексты даны в орфографии оригинала, опечатки и описки исправлены; документы пронумерованы составителем.

Глава 1 Гонения на социалистов: пролог
Гонения на социалистов начались сразу после прихода большевиков к власти и первоначально заключались главным образом в удушении социалистической печати. Одним из первых своих декретов («О печати» от 27 октября 1917 г.) новое правительство заявило о намерении закрыть всю «контрреволюционную печать». Этот декрет вызвал широкие протесты и требования восстановить свободу печатного слова. В первых числах ноября это требование выдвинул Петроградский союз рабочих печатного дела; в резолюции, предложенной меньшевистскими фракциями 2-му армейскому съезду 1-й армии, указывалось, что «сплошное закрытие газет, не отвечающих интересам партии, захватившей власть», в масштабах, каких не было и во времена самодержавия, есть «позор русской жизни», и содержалось требование немедленной отмены декрета49. Отвечая на эти и подобные призывы, 4 ноября ВЦИК принял специальную резолюцию, в которой свобода печати объявлялась мерой «безусловно контрреволюционного характера»50. «Ленин, Троцкий и сопутствующие им, — писал по этому поводу М.Горький в газете «Новая жизнь» 7 ноября 1917 г., — уже отравились гнилым ядом власти, о чем свидетельствует их позорное отношение к свободе слова, личности и ко всей сумме тех прав, за торжество которых боролась демократия».
И действительно, еще шли переговоры о создании правительственной коалиции «от большевиков до народных социалистов», когда 9 ноября правительством был «приостановлен» выход в свет газеты энесов «Народное слово». Со второй половины ноября 1917 г. началась полоса преследований газеты меньшевиков-оборонцев «День». Закрывавшееся 6 раз и столько же раз возобновлявшееся под другим названием, это издание было окончательно прекращено в мае 1918 г. 4 декабря

22
Д.Б.Павлов
1917 г. Ленин подписал декрет об аресте группы эсеровских и меньшевистских лидеров (И.Г.Церетели, В.М.Чернова, Ф.ИДана, А.Р.Гоца, М.И.Скобелева и др.) опять-таки за оппозиционное выступление в печати, названное в декрете «провокационным»51. Арестованные в Петрограде в ночь на 18 декабря 1917 г. на собрании в Вольно-Экономическом обществе, они были освобождены на следующий день по настоянию наркома юстиции левого эсера И.З.Штейнберга52. В начале января 1918 г., в канун открытия Учредительного собрания, была разгромлена редакция эсеровской газеты «Воля народа» и арестованы депутаты Собрания, видные эсеры П.А.Сорокин, А.А.Аргунов, А.И.Гуков-ский и С.А.Кливанский (освобождены после двухмесячного тюремного заключения). Характерно, что предлогом к проведению этой акции явилось покушение на Ленина 1 января 1918 г., к которому ПСР не имела отношения. В дальнейшем в этом же качестве большевики использовали всякое более или менее заметное внутри- или даже внешнеполитическое событие, независимо от степени причастности к нему членов той или иной социалистической партии. Покушения или убийства видных деятелей российского и международного коммунистического движения, восстания крестьян, военные мятежи, забастовки рабочих, любое иное проявление недовольства правящим режимом, выборы в местные органы власти, всякое более или менее крупное событие на фронтах гражданской войны, очередное обострение международной обстановки — все это становилось поводом для новой кампании репрессий против социалистов. Объявленные «лакеями» международного империализма, в сущности они были обречены на уничтожение под любым предлогом, будь то убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Германии в 1919 г. или восстание кронштадтских матросов в 1921-ом.
Преследования печати были «узаконены» появлением в конце января 1918 г. «Временных правил о порядке издания периодических и непериодических изданий в Петрограде», согласно которым в случае «явно контрреволюционного» характера публикаций газета могла быть закрыта, а члены редакции арестованы53. Всего в январе—феврале 1918 г. только в Пет

Глава 1. Гонения на социалистов: пролог
23
рограде и Москве было закрыто около 70 газет. Идея огосударствления прессы, установленная Временными правилами, как дипломатично отметил современник, «настойчиво проводилась властью и создавала условия, мало благоприятствовавшие развитию прессы»54 .
Распоряжениями наркомата по делам печати Пет-росовета столичные газеты подвергались крупным (до 25 тыс. руб.) штрафам, их редакторы привлекались к судебной ответственности, а сами газеты в конце концов закрывались. Характерно, что в удушении небольшевистской прессы активно участвовали и другие органы государственной власти, что являлось прямым нарушением декрета 27 октября, согласно которому всякие запрещения органов печати могли производиться лишь по постановлению Совнаркома. Так, почти вся московская «несоветская» печать была закрыта в мае 1918 г. по распоряжению Московского областного военного комиссариата. В первой половине 1918 г. с подобными инициативами выступали также наркомат по военным и морским делам, НКИД и др. Провинциальная пресса закрывалась решениями исполкомов местных Советов.
Гонения на газету «Вперед!», последовавшие в марте—апреле 1918 г., вызвали протесты рабочих ряда московских фабрик и заводов («Поставщик», «Людвиг и Смит», Центральной городской электростанции и др.), в своей резолюции назвавших этот орган с.-д.-меньшевиков «защитником подлинных интересов рабочего класса против большевистской власти»55. 13 мая меньшевикам удалось получить разрешение на возобновление издания (под названием «Всегда вперед!»), однако уже на следующий день нарядом ЧК газета была закрыта вновь, а в помещении ее редакции произведен обыск56. О том, как толковалось властями понятие «контрреволюционности» газетных выступлений, свидетельствуют обстоятельства состоявшегося тогда же (в мае) очередного закрытия меньшевистского «Нового луча» — петроградская газета была запрещена за публикацию сообщения о митингах на Обуховском и Путиловском заводах под лозунгом положить конец «комиссародержавию» и созвать Учредительное собрание. Не отставали от центра и местные власти: в первые месяцы 1918 г. в Туле был учинен раз

24
Д.Б.Павлов
гром меньшевистской газеты «Голос народа», в Саратове — газеты «Голос пролетария», в Нижнем Новгороде — газеты «Жизнь» и тд. К середине 1918 г. число запрещенных властями газет социал-демократической ориентации перевалило за 6057. Вся социал-демократическая пресса по сути оказалась под запретом58.
В результате гонений на периодическую печать с лета 1918 г. выход легальных небольшевистских газет и журналов в России фактически прекратился. Не меняли дела попытки социалистов возобновить свои периодические органы в редкие моменты легализации. Их издания были поставлены в такие условия печатания и распространения, что они даже отдаленно не могли претендовать на общественно-политическое влияние. Так, меньшевистская газета «Всегда вперед!», вновь начавшая выходить в январе 1919 г., постановлением ЦИК была окончательно запрещена в феврале 1919 г.; возобновленное в марте 1919 г. эсеровское «Дело народа» просуществовало легально всего десять дней59; еженедельник группы «Народ» из-за цензурных ограничений, нехватки бумаги и трудностей с типографией на деле мог выходить лишь несколько раз в год (всего за 1919-1922 гг. вышло 11 номеров); весной 1918 г. были прикрыты газеты «Анархия», «Голос труда», дважды закрывался анархистский «Буревестник», с 21 мая — навсегда; после обострения отношений с правящим режимом подверглась преследованиям левоэсеровская периодическая печать (в первой половине 1918 г. ПЛСР издавала около 20 ежедневных газет и несколько журналов). Даже легализованные издания социалистов могли распространяться только в столицах. «В провинции журнал "Народ", — указывали члены одноименной эсеровской группы, — находится на положении "запрещенного" органа, продавец которого неминуемо попадает в ЧК»60. О «временном» характере гонений на печать, объявленном декретом 27 октября, власть постаралась поскорее забыть. «Полная свобода» печати, обещанная декретом «по наступлении нормальных условий общественной жизни», так и не была установлена за все время пребывания у власти большевиков.
По свидетельству современника, тюремные камеры для социалистов были приготовлены уже в ноябре

Глава 1. Гонения на социалистов: пролог
25
1917 г.61 Зимой 1917/1918 гг. они стали быстро наполняться. Весной 1918 г. прошли первые аресты анархистов и максималистов — верных соратников большевиков как в октябрьские дни, так и в период разгона Учредительного собрания. В ночь с 11 на 12 апреля в Москве и 23 апреля в Петрограде отряды ЧК и красногвардейцев провели операции по разоружению анархистских групп, в ходе которых было арестовано свыше 600 чел.62 В официальном сообщении ЧК по этому поводу указывалось, что разоружению и разгрому подверглись «банды, именующие себя анархистами»63. Попытка анархистов расследовать происшествие в комиссии ВЦИК успехом не увенчалась. Расправа с анархистами была официально подана, как необходимость наведения «порядка» и искоренение уголовного «элемента», проникшего в анархистские ряды. «Да стоит ли порядок, который обещают нам большевики, той страшной цены полицейского произвола, бессудных расстрелов и произвольных расправ, которой он достигается? — резонно спрашивали себя социалисты. — И не во много ли страшнее для пролетариата этот режим полицейщины, боящейся света и гласности, нежели те несколько десятков преступников, от которых, быть может, и избавит нас большевистская расправа с анархистами?»64
По меткому замечанию современника, обычная тактика большевистских властей выглядела так: «Протянут лапу, попробуют, — а если ничего, обошлось — тут же смелеют. И следующую лапу уже дальше протягивают. Осмелевают»65, Аресты социалистов зимой 1917/1918 г., апрельские акции в отношении анархистов и максималистов и особенно разгон Учредительного собрания с последующим расстрелом демонстраций протеста не только помогли большевистским лидерам избавиться от комплекса собственной политической неполноценности, но и убедили их в возможности жестоко и безнаказанно преследовать своих политических оппонентов и противников. В большевистской партии происходило становление новой ментальности, согласно которой постепенно теряли смысл и стали восприниматься как доктринерские прежние рассуждения на тему о том, может ли РКП установить свою диктатуру в Советах, не деля власть с

26
Д.Б.Павлов
кем бы то ни было, является ли она действительно авангардом пролетариата или может ли она нарушить волю рабочего класса. Основой и первопричиной новой ментальное™ было стремление большевиков удержаться у власти любой ценой66, а методы средневековой жестокости, применявшиеся ими для этого, во многом диктовались психологией защитников «осажденной крепости». По свидетельству современника, уже тогда Россия воспринималась ими лишь как «страна, оккупированная коммунистической партией, где она разбила свою генеральную квартиру и откуда она руководит мировой революцией»67. «Ленин всю Россию отдаст, лишь бы оставили ему маленький клочок земли, хотя бы Московский уезд для социалистического опыта», — отмечал Г.В.Плеханов весной 1918 г.68
Весной—летом 1918 г. правительство предприняло массированную атаку на представительства социалистических партий и анархистов в Советах, первые после прихода к власти большевиков выборы в которые проходили в апреле—мае. Первоначально для уменьшения количества социалистов в местных органах власти большевики главным образом ограничивались всякого рода махинациями, подтасовками и другими мошенническими приемами на выборах. «Арестовывали ораторов меньшевиков и эсеров, — описывало Бюро печати РСДРП ход избирательной кампании в Моссовет в марте—апреле 1918 г. — Назначали выборы неожиданно, в присутствии ничтожной кучки своих сторонников. В случае избрания меньшевиков добивались всякими правдами и неправдами новых выборов при участии меньшего количества избирателей». Одновременно была развернута травля социалистов в печати: «Правда» писала об эсеро-меньше-вистском предвыборном блоке как о «союзе контрреволюционных агентов и убийц на службе у буржуазии»69. «Трудно представить себе нечто более гнусное, более позорное и отвратительное, чем картина большевистской избирательной кампании», — заключали авторы меньшевистского доклада70.
Описанные меры плохо помогали: социалистические фракции в Советах продолжали оставаться весьма значительными. Так, весной 1918 г. меньшевики вместе с правыми эсерами получили большинство в

Глава 1. Гонения на социалистов: пролог
27
Советах Брянска, Коломны, Костромы, Златоуста, Ижевска, Сормова, самостоятельно провели 84 депутата в Москве, причем некоторые крупные предприятия, традиционно считавшиеся бастионами большевизма (например, Карзинкинская «Большая» мануфактура в Ярославле), дали социал-демократическому списку больше голосов, чем большевикам, левым эсерам и беспартийным вместе взятым71. Поэтому 14 июня 1918 г., за 2 дня до начала новой избирательной кампании в преддверии V-ro съезда Советов, большевики провели через ВЦИК постановление, согласно которому на всей территории России, подконтрольной Кремлю, эсеры и меньшевики были изгнаны из Советов всех уровней. В постановлении социалисты обвинялись «в организации вооруженных выступлений против рабочих и крестьян в союзе с явными контрреволюционерами» внутри и извне и в стремлении «дискредитировать и низвергнуть советскую власть»72. Основательность подобных обвинений видна из документа, принятого в мае 1918 г. на Всероссийском партийном совещании РСДРП, в котором отвергалось всякое вмешательство союзных держав в российские дела. На местах насильственное изгнание социалистов из Советов чаще всего сопровождалось неопределенной формулировкой — «за контрреволюционность и саботаж соввласти»73. Протесты населения по этому поводу (в Москве, Брянске, Туле и т.д.) властями игнорировались.
Сразу после принятия цитированного постановления ВЦИК на борьбу с правыми эсерами и меньшевиками были нацелены органы ВЧК. В резолюции 1-й Всероссийской конференции Чрезвычайных комиссий социалисты объявлялись «контрреволюционерами», с которыми следовало бороться «беспощадно»74. На заседании коммунистической фракции конференции эта общая установка была конкретизирована: речь шла о необходимости принятия еще более «строгих», чем прежде, мер пресечения «соглашательской» печати в провинции, «изъятия из обращения» видных и активных правых эсеров и меньшевиков и расстрела «явно уличенных контрреволюционеров»75. Тогда же Дзержинский в газетном интервью впервые публично сформулировал тезис об «организованном

28
Д.Б.Павлов
терроре» как главной задаче ВЧК. Таким образом, политика «красного террора» стала проводиться задолго до ее официального объявления и без какого-либо серьезного повода со стороны «контрреволюции». В этой связи рушится усердно повторявшийся большевиками впоследствии тезис о «вынужденном» и «ответном» характере этой политики.
Вопреки постановлению ВЦИК, население продолжало выбирать членов соцпартий в местные органы власти. На прошедших в конце июня выборах в Петросовет меньшевики и правые эсеры получили 75 мест против 499 у большевиков и 109 у левых эсеров; в Архангельском совдепе — 56 против 168 у большевиков, в Казанском — 180 против 27 у большевиков и т.д.76. Однако их представительство на Всероссийских съездах Советов и ВЦИК резко упало. Так, на V-м съезде Советов соцпартий и анархисты суммарно были представлены лишь 26-ю голосами (не считая 353-х делегатов-левых эсеров) против 90 на IV-м съезде. «В общем, — констатировалось на проходившей в конце июля 1918 г. областной конференции РСДРП Центральной области, — советская работа у меньшевиков везде закончилась; то же и у с.-р-ов»77. По данным П.Н.Соболева, к концу 1918 г. в составе исполкомов 175 уездных Советов 28 губерний Европейской России (из 32-х, входивших в состав РСФСР) социалисты и беспартийные имели лишь 16% голосов, в губисполкомах же представителей некоммунистических партий вообще не было78.
В последующие месяцы задача «вытеснения» социалистов из Советов решалась исключительно силовыми методами: приметой начала очередной избирательной кампании стали массовые аресты меньшевиков и эсеров. Если же социалистам все же удавалось получить известное количество голосов, работе их представителей в Советах чинились всяческие затруднения, а затем их фракции под тем или иным предлогом (или без) попросту удалялись. В феврале 1920 г., узнав о том, что на выборах в Моссовет меньшевики получили 46 мест (из 1566-х, или 3%), Ленин немедленно распорядился «"загонять" их практическими поручениями: Дан — санучастки, Мартов — контроль за столовыми»79. В мае этого же года Политбюро РКП «ре

Глава 1. Гонения на социалистов: пролог
29
комендовало» Моссовету вообще «исключить тех членов фракции меньшевиков, которые не заявят о своем несогласии с теми меньшевиками, которые арестованы за провокацию к забастовке»80. Что же касается представительства соцпартий на Всероссийских съездах Советов, по Конституции являвшихся «высшим органом власти РСФСР», то с 1919 г. список социалистов, «допущенных» на съезд, стал утверждаться Политбюро персонально81.
Так осуществлялась «советская политика» в центре. На местах все было проще, грубее, циничнее. В декабре 1918 г. произошли волнения рабочих в Мото-вилихе (Пермской губ.) под лозунгами отмены привилегий в продобеспечении для совслужащих, прекращения бессудных расстрелов, восстановления свободы слова и собраний, передачи всей власти Советам рабочих и крестьянских депутатов, «а не ЧК»82. В случае невыполнения этих требований рабочие угрожали забастовкой. Поскольку «обычные меры воздействия» результатов не дали («на митингах, собраниях представителям советской власти не давали говорить», — сообщал в Москву председатель Уральского облсовета А.Г.Белобородов83), ответственность за произошедшие волнения была возложена властями на левых эсеров, составлявших большинство в исполкоме Мотовили-хинского совдепа, сам исполком распущен и заменен чисто коммунистическим по составу ревкомом, в поселке введено осадное положение, а завод закрыт с поголовным увольнением рабочих.
Таким же вероломством было отмечено поведение большевистского совдепа в рабочем поселке Богородское Павловского уезда Нижегородской губ. На выборах весной 1919 г. большинство в местном Совете получили меньшевики. Игнорируя результаты выборов, совдеп старого, большевистского, состава продолжал функционировать и вскоре рядом административных мер одержал полную победу над местным базаром, лишив рабочих возможности покупать продукты. 24 мая в поселке произошел голодный бунт, несколько коммунистов были растерзаны толпой. Чтобы прекратить кровопролития, власть взял новый, меньшевистский Совет, которому удалось успокоить рабочих и таким образом спасти от гибели остальных комму

30
Д.Б.Павлов

2 Д.Б.Павлов Большевистская диктатура против социалистов и анархистов

нистов. Несмотря на это, присланным в поселок карательным отрядом все они были арестованы с тем, чтобы в декабре 1919 г. предстать перед судом ревтрибунала по обвинению в «контрреволюционном выступлении». По приговору трибунала 11 членов РСДРП были приговорены к смертной казни с заменой на 15-20 лет принудительных работ с содержанием в тюрьме84.
В 1921 г. среди делегатов губернских съездов Советов члены социалистических партий составляли уже менее половины процента, а с 1922 г. с их представительством в Советах было покончено вообще. Последними из центральных советских органов были изгнаны анархисты-универсалисты — один их делегат принимал участие в работе X Всероссийского съезда Советов, состоявшегося в декабре 1922 г. Горькая ирония истории заключалась в том, что социалисты, таким образом, были вытеснены из тех самых представительных органов, у истоков образования и функционирования которых они стояли. Сами Советы с тех пор стали не более, чем послушным орудием в руках режима и его псевдодемократической ширмой. Власть из их рук перешла к «ревкомам» и прочим чисто большевистским по составу и никем никогда не избиравшимся «комитетам», а сами они, по словам Мартова, превратились в пустые и безвластные говорильни, «в пьедесталы для самодержавия партийных "комитетов" и "штабов", келейно распоряжающихся судьбами рабочего народа»85.
Атака на Советы, предпринятая весной—летом 1918 г. и продолженная в последующие годы, еще больше укрепила в большевистских верхах убеждение в том, что насилия являются наиболее верным средством в борьбе за единовластие. Игра же в «демократию», на которую они пошли в ходе избирательной кампании весной 1918 г., ничего хорошего для них не сулит даже при условии широкой и безнаказанной фальсификации и насилий при выборах. Впрочем, для социалистов уже весной 1918 г. было вполне очевидно, что независимо от итогов выборов большевики все равно «не отдадут власти никакому большинству»86.

Глава 2 «Красный террор»
В июле 1918 г. в связи с убийством левыми эсерами германского посла графа В.Мирбаха начались гонения на ПЛСР, к тому времени предрешенные резкой оппозицией левых эсеров Брестскому мирному договору с Германией и их недовольством аграрной политикой большевиков. Истолковав акцию 6 июля, на деле — демонстративную антибрестскую, как попытку левых эсеров захватить власть и спровоцировав вооруженные столкновения с ними в столице, большевики начали повальные аресты всех членов партии, независимо от степени их участия в июльской авантюре87. Помимо ареста многочисленной фракции ПЛСР на V-м съезде Советов, в ночь с 6 на 7 июля в Москве в полном составе были арестованы комитеты левых эсеров в Рогожско-Симоновском, Краснопресненском и др. районах, прошли аресты на фабриках и заводах, в Московском совдепе. 8 июля без какого-либо разбирательства были расстреляны 14 левых эсеров, по мнению властей, принявших наиболее активное участие в «мятеже». Всего по делу 6 июля к ответственности было привлечено 964 чел.88
Телеграммой от 10 июля нарком внутренних дел Г.И.Петровский потребовал от губернских Советов «немедленно принять все меры [к] поимке и задержанию» участников «мятежа», «пытающихся поднять восстание против советской власти, арестовывать, предавать военно-революционному суду», «сопротивляющихся расстреливать», а «всех поддерживающих, одобряющих авантюру левых эсеров немедленно устранять»89. Не дожидаясь указаний центра, еще до получения телеграммы Петровского местные власти начали смещать левых эсеров со всех ответственных постов, исключать их фракции из состава Советов, арестовывать членов ПЛСР. Так, в Тамбовской губернии

32
Д.Б.Павлов
соответствующее решение губисполкома последовало уже 9 июля90. В Курской губернии на уездном съезде Советов левый эсер А.В.Барышников только попросил слово, как был арестован, избит и помещен в тюрьму, обвиненный в попытке «возбудить массы против советской власти». Хотя у местной ЧК не было никаких оснований для содержания Барышникова под стражей, а сам он обладал неприкосновенностью как член ВЦИК, на свободу он был выпущен лишь в середине августа 1918 г.91 В Калужской губернии фракция левых эсеров была удалена со съезда Советов в полном составе, несмотря на то, что оказалась на съезде наиболее многочисленной92. В июле были также арестованы или разогнаны комитеты ПЛСР в Туле, Владимире, Нижнем Новгороде и других местах, распущена левоэсеровская по составу Крестьянская секция ВЦИК. Подошел к концу период партнерства левых эсеров и большевиков в органах законодательной и исполнительной власти — получив после ареста лево-эсеровской фракции подавляющее большинство на V-м съезде Советов, власти провели резолюцию, согласно которой в качестве условия продолжения совместной работы в Советах от членов ПЛСР требовалось безусловное и публичное осуждение действий своего ЦК.
«В то время, как наши левые социалисты-революционеры умирали на чехословацком и других фронтах в рядах советских войск, вырезывались ярославской и казанской белой гвардией, в то время, как каждый империалист уделял особое внимание преследованию нас, вы — интернационалисты — тоже беспощадно обрушивались на нас, — писала МАСпиридонова в "открытом письме" в ЦК правящей партии в ноябре 1918 г. — Многочисленные массы, идущие за левыми социалистами-революционерами, лишились советских прав; Советы и съезды разгонялись в каждой губернии десятками (Витебская, Смоленская, Воронежская, Курская, Могилевская, Нижегородская и проч., и проч.). Вся советская... крестьянская масса была раздавлена, затравлена и поставлена под начало военно-революционных комитетов, исполкомов (назначенных из большевиков-коммунистов) и чрезвычаек. В чрезвычайках убивали... за отказ подписаться под решени

Глава 2. «Красный террор»
33
ем пятого съезда Советов; убивали просто за то, что они левые социалисты-революционеры...». «Разгром нашей партии, — заключала лидер левых эсеров, — это разгром советской революции»93.
Занятые борьбой с левыми эсерами, большевики не забывали и о других социалистах. 23 июля вместе с участниками съезда («конференции») уполномоченных фабрик и заводов в Москве были арестованы меньшевики и правые эсеры, делегаты съезда или его гости (Р.АЛбрамович, Ю.П.Денике, М.С.Кефали, Г.Д.Кучин-Оранский, Б.А.Тумилевич, В.П.Шестаков и др.). Особую ярость властей вызвало решение этого чисто рабочего по составу органа добиваться прекращения «опытов социализации и национализации фабрик и заводов», бороться за низвержение большевистской власти и «восстановление демократического строя»94. В печатном обращении ВЧК, опубликованном еще 2 июля, уполномоченные характеризовались как «группа самозванцев, контрреволюционеров», «дезорганизованная [?] меньшевиками, правыми эсерами и черносотенцами», стремящаяся «провокационным путем вызвать вооруженное столкновение и под шумок восстановить власть помещиков и капиталистов»95. Через 3 недели, сообщая о произведенных арестах и как бы «забыв» о только что цитированном документе, «Известия» писали уже о «конференции, созванной меньшевиками с целью фальсификации воли рабочего класса»96. Оба сообщения были в равной степени далеки от действительности.
В условиях «красного террора» всем арестованным по делу уполномоченных грозила смертная казнь (Рязанов, личный друг Абрамовича, в сентябре 1918 г. привозил к нему в тюрьму жену для того, чтобы попрощаться перед казнью), от которой меньшевиков спасло лишь заступничество западно-европейских социалистов. На свободу они были выпущены только в конце 1918-го — начале 1919 гг.97
Осенью 1918 г., ненадолго пережив своего основателя и лидера Г.В.Плеханова (умер в мае 1918 г.), под градом репрессий прекратила существование социал-демократическая группа «Единство». Не спасло группу от разгрома и то, что Плеханов был внесен в список
->

34
Д.Б.Павлов
«великих людей», которым Совнарком собирался поставить памятники98.
Со второй половины 1918 г. была развернута травля социалистов в печати. «Правда» регулярно посвящала эсерам материалы типа: «Каинам революции», «Бесчестные предатели», «Раскрыт эсеровско-бело-гвардейский заговор», «Деятельность эсеров и черносотенцев» и т.п.99 «Подавляющая часть меньшевиков, — указывалось в статье "На дне", — спустилась на самое дно соглашений с черной реакцией, гнуснейшего предательства рабочей революции, подлой лжи и клеветы»100. После покушения на Ленина101 и убийства Урицкого 30 августа брань в адрес социалистов сменилась прямыми призывами к физической расправе с ними. На состоявшемся 31 августа межрайонном совещании в Москве «По вопросу о проведении террора в связи с покушением на тов. Ленина» наряду со свирепыми репрессиями в отношении заложников предусматривались и аресты левых эсеров, которые «стоят на точке зрения ЦК (своего) и выступают активно». «Что касается правых эсеров, центро-виков, меньшевиков, кадетов и др. черносотенцев, — указывалось далее в протоколе совещания, — то вопрос о них ясен»102.
В сентябре нарком внутренних дел Петровский циркулярно предписал всем Советам немедленно арестовать всех известных им правых эсеров, а из буржуазии и офицерства взять «значительные количества заложников». Сетуя на то, что «несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет», нарком предписал производить «безоговорочно массовый расстрел» «при малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде»103. «Пора, пока не поздно, не на словах, а на деле провести самый беспощадный, стройно организованный массовый террор, — указывалось в вышедшем в сентябре 1-м номере "Еженедельника ВЧК". — Принеся смерть тысячам ...врагов социалистической России, мы спасем ...социалистическую революцию»104. «Петроградская правда» взывала: «бейте правых эсеров беспощадно, без жалости. Не нужно ни судов, ни трибуналов! Пусть бушует месть рабочих,

Глава 2. «Красный террор»
35
пусть льется кровь правых эсеров и белогвардейцев, уничтожайте врагов физически»105. Таким образом власти высказали намерение превратить «красный террор», до этого осуществлявшийся «специалистами» ВЧК, в «общенародное» дело106. Не только ПСР, но заодно и все остальные социалистические партии были поставлены вне закона. «Теперь выясняется окончательно, что только партия коммунистов может свободно существовать, — заявил Зиновьев на областной конференции Чрезвычайных комиссий в октябре 1918 г. — Других партий мы не можем терпеть»107. Слова руководителя «северной коммуны» вызвали шумное одобрение присутствовавших. я
Воодушевленные кровожадными призывами центра, местные чекисты заработали вовсю. Меньшевики и правые эсеры, как «пособники буржуазии», были взяты в заложники в Торжке, Перми, Костроме. Осенью 1918 г. петроградская ЧК провела массовые аресты «классово-чуждых элементов» по избирательным спискам, выставленным партиями (в том числе и социалистическими) в 1917 г. на выборах в районные городские думы. По данным кадета А.С.Изгоева, в ходе только этой акции в Петрограде за решетку было упрятано свыше 200 человек108. Впоследствии для «уловления» социалистов власти широко использовали старые избирательные партийные списки, т.е. арестовывали людей исключительно по причине их (часто бывшей) партийной принадлежности.
Заложники имели мало шансов остаться в живых. «При малейшем контрреволюционном выступлении, направленном против Советов, — говорилось в официальном уведомлении председателя Новоторжской ЧК, — при всяком покушении на вождей рабочего класса, эти лица Чрезвычайной комиссией будут немедленно расстреляны»109. И это не было пустым обещанием. По сведениям чекистского «Еженедельника», казни членов социалистических партий проходили в Астрахани, Архангельске, Курске, Новгороде, Поше-хонье и многих других местах. Расстреливали за «клевету и активную помощь белогвардейцам и союзному империализму», за «агитацию против советской власти», т.е. за устную или печатную критику политики режима, просто за принадлежность к небольшевист
2*

36
Д.Б.Павлов
ской партии110. О масштабах кровавой вакханалии можно судить хотя бы по тому, что в течение сентября в Петрограде было расстреляно свыше 500 заложников, в Москве — больше 100, в Нижнем Новгороде в один день (31 августа, т.е. еще до официального объявления «красного террора») — 41. Всего в одном Петрограде в сентябре—октябре 1918 г., по официальным данным, было уничтожено около 800 человек111, в Твери — 138, в Иваново-Вознесенске — 184, в Перми — 50 и т.д. По оценкам специалистов, общее количество расстрелянных в эти «ленинские дни» составило около 15 тыс. человек, среди них — немало членов социалистических партий.

Глава 3 Правительственная «весна»
4
Осенью 1918 г., в разгар «красного террора», большевики неожиданно продемонстрировали готовность «терпеть» социалистов в порабощенной ими стране. Первым признаком грядущего «потепления» явилась статья Ленина «О характере наших газет», опубликованная в «Правде» 20 сентября. Большевистская печать критиковалась в ней за чрезмерное увлечение «политической трескотней» — материалами, посвященными «подлому предательству меньшевиков, лакеев буржуазии»112. В результате, как по волшебству, разнузданная травля социалистов в печати была прекращена. Развернутая характеристика нового курса прозвучала в выступлении Ленина на собрании партийных работников Москвы в ноябре. Исходя из принципиальной посылки о том, что построить социализм можно лишь «целым рядом соглашений», в том числе и с «господами кооператорами и интеллигентами», которые являются «единственным культурным элементом», Ленин призвал партийных работников уметь «договориться с мелкобуржуазной демократией», «привлекать» ее к себе113. Если отбросить марксистскую фразеологию, станет ясно, что речь в данном случае шла об установлении «добрососедских отношений» не столько с интеллигенцией вообще, сколько со «штабами» социалистических партий. Не случайно, что и в основном докладе, и в заключительном слове Ленин уделил повышенное внимание условиям установления подобных соглашений, как бы завершая таким образом спор, возникший в большевистской среде годом раньше — в октябре—ноябре 1917 г. Условия, выдвинутые Лениным на этот раз, были настолько жесткими, что больше походили на ультиматум и в общем фиксировали то обстоятельство, что однопартийная система в России уже устано

38
Д.Б.Павлов
вилась и большевики ни при каких условиях не намерены делить власть с кем бы то ни было. «Вы будете с нами в добрососедских отношениях, — говорил Ленин, обращаясь к социалистам, — а у нас будет государственная власть. Мы вас, господа меньшевики, ...охотно легализуем. Но ...мы оставляем за собой государственную власть, только за собой... Ни малейшей доли мы не уступим»114.
В ноябре 1918 г. вновь получает право работы в Советах, а значит и возможность легального существования РСДРП115. Прошедший тогда же суд ревтрибунала над левыми эсерами по делу 6 июля заканчивается вынесением удивительно мягкого приговора — лишь 13 из 950 обвиняемых были осуждены на сроки от 1 до 3 лет концлагеря, остальные освобождены; через несколько дней Президиумом ВЦИК часть осужденных была амнистирована. В феврале 1919 г. была легализована ПСР116.
В историографии нет ответа на вопрос, чем была вызвана эта резкая смена курса117. В последнее время высказывается предположение, что причиной всему было разочарование в результатах первого года «социалистического строительства» и усталость части коммунистов от кровавой бойни «красного террора», их опасения, вызванные ростом влияния Чрезвычайных комиссий и их превращением в никем не контролируемую, переполненную уголовниками и проходимцами карательную машину118. Эти доводы выглядят более или менее убедительно, но они не дают ответа на вопрос, почему правительственная «весна» столь непосредственным образом коснулась социалистов. Лишь Р.Пайпс в одной из своих последних работ предположил, что легализация меньшевиков и эсеров явилась своего рода наградой за принятую ими «про-большевистскую ориентацию»119. По мнению В.Н.Бровкина, важную роль в изменении курса сыграло стремление большевиков, ввиду революции в Германии, поддерживать хорошие отношения с немецкими социал-демократами, которые весьма болезненно относились к фактам притеснений своих единомышленников в России. Вторым обстоятельством было обострение колчаковской угрозы с Востока120. Сами социалисты считали это изменение в большевистской

Глава 3. Правительственная «весна» 39
политике не более, чем политическим маневрированием121.
Действительно, под влиянием ряда внутри- и внешнеполитических причин (революционные события в Германии, свержение уфимской Директории и установление диктатуры Колчака и т.д.) меньшевики и правые эсеры заявили об изменении своей политики по отношению к правящему режиму. В тезисах и резолюции, принятых меньшевистским ЦК 17-21 октября, говорилось об «исторической неизбежности» большевистского переворота, хотя и отмечалось преобладание «стихийно-анархических и утопических» элементов в нем и, как следствие, ^вытравливание всякого демократического и социалистического содер^ жания из государственных форм, созданных так называемой «рабоче-крестьянской диктатурой»». Резолюция подвергала суровой критике всю внутреннюю и внешнюю политику режима, указывала на его творческое бессилие и внутреннюю противоречивость и предрекала «неизбежную катастрофическую гибель российской революции, поскольку она будет развиваться в усвоенном направлении». Выраженная в резолюции готовность солидаризироваться с властью касалась лишь борьбы за освобождение российской территории от иностранной оккупации и была обусловлена прекращением экономического и политического террора, восстановлением в стране демократических свобод и полного народовластия122. В ноябре 1918 г., в ответ на распространившиеся слухи, ЦК РСДРП писал местным партийным организациям: «Очевидна для всех вздорность усердно распускаемых слухов о каких-то политических переговорах, якобы ведущихся ЦК или отдельными членами его с большевистским правительством, о «соглашении» ЦК с советской властью, «уступках» его большевикам и даже полной «капитуляции». ...Никакие соглашения с большевистским правительством или хотя бы его поддержка — не отдельных шагов, а общей его политики, для социал-демократической партии невозможны до коренного изменения этой политики123».
Изменение курса партии правых эсеров также не может быть безоговорочно названо переходом на про-большевистские позиции. В январе 1919 г. Москов

40
Д.Б.Павлов
ское бюро ЦК ПСР, а затем и общепартийная конференция в феврале высказались против соглашений как с большевиками, так и с их противниками справа, окончательно определившись, таким образом, как «третья сила» в гражданской войне. И хотя конференция приняла решение о временном отказе от вооруженной борьбы с большевизмом, резкой критике была подвергнута группа В.К.Вольского, выступавшая за более тесное сотрудничество с властью.
Пробольшевистской переориентации в крупнейших российских социалистических партиях, как видим, не произошло, хотя известный шаг навстречу режиму ими вое-таки был сделан. Большевистских же лидеров на контакты с социалистами заставили пойти совсем не принципиальные, а чисто тактические соображения. Неудачи на Восточном фронте (в первую очередь, декабрьская катастрофа в Перми) подстегнули их к урегулированию отношений с эсерами тем более, что бывшие руководители Комуча призвали свои войска повернуть оружие против Колчака. Безусловно, были приняты в расчет влияние и авторитет, которыми пользовались меньшевики в рабочей среде.
Никаких подлинно «добрососедских» отношений с социалистами установлено не было, а их легализация оказалась не только кратковременной, но и призрачной. Придворный кремлевский поэт Демьян Бедный, который славился способностью чутко улавливать настроения большевистских верхов, писал в «Правде» по поводу легализации ПСР и одновременного закрытия меньшевистского печатного органа:
«Я — не Аванесов
Который про меньшевистских балбесов Огласив жестокую резолюцию, Тем самым предрек грядущую экзекуцию Всей правоэсеровской партии Удостоенной милостивой хартии»   .
Легализованные партии Кремль продолжал держать на «коротком поводке», стремясь контролировать каждый их шаг и предотвратить всякую попытку социалистов выйти за пределы своих организаций. О степени доверия власти к ним в это время свидетельствует приказ по ВЧК № 113 от 19 декабря 1918 г.: признавая   необходимость  дать  «мелкобуржуазным

Глава 3. Правительственная «весна» 41
элементам и всем социалистам» «полную возможность работать», приказ в то же время предписывал установить за ними «строжайшее негласное наблюдение» с тем, чтобы они «не имели возможности надуть Советскую власть»125. Впрочем, и предоставление социалистам «полной возможности работать» в центре и на местах понималось весьма своеобразно. Так, в апреле 1919 г. Политбюро отклонило ходатайство М.Н.Покровского о допущении меньшевиков Громана, Чере-ванина, Суханова, Ерманского и Мартова и эсеров Черненкова и Ракитникова даже к преподавательской работе126. Подобная практика вызывала справедливое негодование «легализованных». «С первого дня после постановления о легализации нашей партии, — указывалось в заявлении Бюро ЦК РСДРП VIII-му съезду РКП в марте 1919 г., — ВЧК и ее местные органы вразрез с этими постановлениями всячески препятствовали нашей партии пользоваться свободой печати, слова и собраний и даже восстановить свои открытые организации. С большим трудом, приводя в движение аппарат центральной власти, мог ЦК добиться даже только освобождения из тюрем оставшихся жертв сентябрьского террора...». «Такое положение для партии нетерпимо. Мы отвергаем ту "легальность", при которой нам дается лишь одно право — славословить стоящую у власти партию, с общим направлением политики которой мы принципиально несогласны», — указывалось далее в заявлении127.
Правительственная «весна» оказалась лишь эпизодом, который к тому же коснулся только столиц. В провинции гонения на социалистов не прекращались вообще. Так, в конце декабря 1918 г. пятигорской ЧК был арестован в полном составе местный левоэсеров-ский комитет (25 чел.). Мотивы ареста были изложены в появившемся тогда же воззвании пятигорских коммунистов. Комитет ПЛСР, указывалось в воззвании, «позволил выступать и против коммунистической правительственной партии, и против Советской власти, причем его выступления в массах, летучки и выкрики определенно клонились к игнорированию прав и интересов трудящихся, угнетенных и обездоленных»128. Для освобождения арестованных, которым, кстати, так и не было предъявлено никакого

42
Д.Б.Павлов
официального обвинения, понадобилось вмешательство члена Терского областного Совета Г.К.Орджони-кидзе.
С начала 1919 г. возобновилась травля социалистов в печати. На этот раз поводом к ней явилось убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Германии. И хотя проклятия, в изобилии источавшиеся большевистскими лидерами, были адресованы тогдашним немецким политикам, публичные рассуждения на тему об «убийцах, стоящих под знаменем социал-демократии и имеющими наглость вести свою родословную от Карла Маркса» или обличения «старой, сгнившей социал-демократии, превратившейся в буржуазных палачей»129, рождали у слушателей вполне определенные ассоциации. «Имя "социал-демократ", — писала в эти дни "Правда", — должно стать самым ненавистным именем для рабочего класса»130. Трагические события в Германии, таким образом, были использованы в Кремле как повод для начала новой антисоциалистической кампании.
Уже с февраля 1919 г. репрессии против социалистов повсеместно возобновились с новой силой. 26 февраля по инициативе Ленина ВЦИК принял решение о закрытии недавно разрешенной меньшевистской газеты «Всегда вперед!». Поводом к закрытию послужил призыв газеты к скорейшему прекращению гражданской войны, что было расценено как «самый злостный вид государственного преступления — измена рабочему и крестьянскому государству»131. «После закрытия последней нашей газеты в марте 1919 г. и разгрома ЦК и МК, последовавшего за этим, — писал Мартов, — мы лишились всякой возможности широкой открытой работы в массах. ...При отсутствии печати и почти полной нелегальности наших организаций во многих местах даже после того, как нас... "легализовали", мы и выборами в Советы могли воспользоваться далеко не всегда»132.
Повседневной практикой режима становятся обыски «для выяснения личности», многомесячные тюремные заключения без предъявления обвинения, массовые аресты социалистов. Широко практикуется арест не только по принадлежности к той или иной соцпартий, но даже «по подозрению» в такой принадлежнос

Глава 3. Правительственная «весна» 43
ти или «за связь» с партией. Только в ходе одной апрельской 1919 г. «ликвидации» в Москве и пригородах ВЧК было арестовано 55 эсеров и 38 меньшевиков133. Социалисты становятся объектом особо пристального внимания репрессивных органов. ВЧК настойчиво требует от местных чекистов установить за каждой соц-партией «тщательное наблюдение». «Каждый их шаг и каждое ихнее намерение [Так в тексте. — Авт.], — писал в 1919 г. один из руководителей охранки М.Я.Лацис, — нам должны быть известны»134. Ход репрессивной политики на местах не удовлетворяет кремлевских правителей. «За последне§ время замечается сильное понижение деятельности Чрезвычайных комиссий, — отмечал Дзержинский в приказе от 14 марта 1919 г. — ... Черносотенные элементы, меньшевики, эсеры, видя нашу расхлябанность, пользуются ею в своих контрреволюционных целях. Из донесений, поступающих в ВЧК, видно, что врагами пролетариата ведется усиленная агитация, как устная, так и письменная, к свержению советской власти»135. Решительную борьбу с социалистами были призваны вести и местные организации РКП. «Левые эсеры в своих последних выступлениях были прямым орудием общего плана царских генералов Деникина и Колчака. Часть меньшевиков столь же усердно выступает в роли агентов белой гвардии, — указывалось в обращении делегатов VIII-го съезда РКП к партийным организациям. — ...Всем проискам и попыткам белогвардейцев и их сознательных и бессознательных агентов и пособников должен быть дан решительный отпор»136.
Своим острием репрессии 1919 г. были направлены против левых эсеров и близких им эсеров-максималистов. Нисколько в действительности не изменив своим социалистическим убеждениям, они превратились в глазах большевиков в «подлинных», «ярких контрреволюционеров, ничем не отличающихся от колчаковцев и деникинцев». «Для Советской Республики в настоящий момент, — писал зампред ВЧК И.К.Ксенофонтов в циркуляре от 1 июля 1919 г., — партия левых эсеров... является одним из самых опасных врагов», в борьбе с которым надо быть «беспощадным»137. В циркуляре предписывалось установить

44
Д.Б.Павлов
«самое тщательное наблюдение за каждым, хотя бы и вышедшим из партии левым эсером» и «не останавливаться перед арестом левых с.-р., занимающих хотя бы и ответственные посты». 15 июля Дзержинский дал указание всем губЧК учредить «самый строгий контроль» за левыми эсерами и меньшевиками, брать из них заложников, предупреждая, что за антибольшевистскую агитацию «они отвечают головой»138. Все эти меры были предусмотрены специальным решением Политбюро, которое еще в марте 1919 г. приняло постановление следующего содержания: «Предложить прессе усилить(травлю левых эсеров...Над всеми бывшими левыми эсерами иметь надзор и на сколько-нибудь важные и ответственные посты бывшие левые эсеры допускаются только за личной ответственностью комиссаров. Газеты "Голос печатника"139 и "Рабочий Интернационал" прикрыть»140. 1 апреля Ленин, еще несколько дней назад лицемерно утверждавший нежелание большевиков «употреблять насилие по отношению к мелкобуржуазной демократии»141, специально обратился к органам ВЧК с призывом об усилении бдительности, ссылаясь на контрреволюционную деятельность эсеров и меньшевиков142.
Неотступная слежка за лидерами ПЛСР была установлена уже в начале 1910 г. В архиве ФСБ отложились отчеты осведомителей о выступлениях М.А.Спи-ридоновой и Штейнберга на рабочих митингах в Москве в феврале 1919 г. — яркие свидетельства их популярности в рабочей среде143. В феврале 1919 г. начались массовые аресты левых эсеров. «ВЧК решила изъять организацию левых эсеров, открыто подготовляющих восстание против советской власти», — сообщали «Известия»144. Забастовки петроградских рабочих в марте были использованы властями как повод для этих «изъятий». В феврале—марте 1919 г. по обвинению в антиправительственном заговоре в Москве была арестована почти вся левоэсеровская верхушка и около 200 партийных активистов, ЧК было ликвидировано до 45 местных партийных организаций (в Петрограде, Пскове, Туле, Казани, Брянске, Орле, Гомеле, Астрахани и др.), раскрыта и также ликвидирована подпольная типография ПЛСР в Москве145. Тогда же (в феврале) был «сооружен» суд московского ревтри

Глава 3. Правительственная «весна» 45
бунала над Спиридоновой. Характерно, что на суде «не было сказано со стороны обвинителей ни слова о каком-либо заговоре, но очень много говорилось о том, что на "подтасованных" московских рабочих митингах Спиридонова говорила по 3 часа, а им, представителям правительствующей партии, давали говорить только по 10-15 минут»146. По причине полного отсутствия какого-либо серьезного обвинительного материала суд приговорил Спиридонову к году «изоляции».
В начале 1919 г. партия левых эсеров была вынуждена перейти на нелегальное положение. Резко уменьшилось количество ее местный организаций и численность партии в целом. В результате постоянного прессинга властей и ее иезуитской тактики от партии откололось лояльное к большевикам крыло, в августе—сентябре 1918 г. оформившееся в партии Народников-коммунистов и Революционных коммунистов, каждая из которых насчитывала в своих рядах порядка 3 тыс. членов (обе они влились в РКП — соответственно, в ноябре 1918 и сентябре 1920 гг.). Несмотря на то, что, как констатировалось в одном из циркуляров ВЧК от октября 1919 г., «в условиях подпольной работы ПЛСР потеряла совершенно какое бы то ни было значение и вес в массах», перед губернскими ЧК была поставлена задача «вырвать» из лево-эсеровских рядов «остатки более или менее активных работников»147. В мае 1920 г. Дзержинский с удовлетворением констатировал, что эта партия «положительно разгромлена ЧК» и «для нас неопасна»148. Правда, на этот раз шеф большевистской тайной политической полиции поспешил с выводами — ПЛСР было суждено погибнуть не ранее конца 1922 г., хотя обескровленная арестами и раздираемая внутренними противоречиями, партия образца 1920 г. являлась лишь бледной тенью того 150-тысячного коллектива, каким она была в 1918 г.
В сентябре 1919 г. Петросовет поручил ЧК «принять меры к ликвидации организации меньшевиков»149. В конце декабря в Москве ВЧК произвела очередной «набег» на партию правых эсеров, в ходе которого было арестовано и несколько членов ЦК. В официальном сообщении по этому поводу с радостью

46
Д.Б.Павлов
отмечалось, что чекистам удалось, наконец, нанести этой партии «решительный удар»150.
На второй год «пролетарской диктатуры» гонения на социалистов стали приобретать не только целенаправленный, но и систематический характер с тем, чтобы вскоре стать важной составной частью внутренней политики режима вообще. Безвозвратно канули в прошлое демагогические теоретизирования большевистских вождей относительно прихода меньшевиков или эсеров к власти путем демократических выборов. Ни одно общегосударственное мероприятие не проводится без учета необходимости борьбы с социалистами или их дискредитации в глазах общественного мнения. Сведения о деятельности соцпартий на местах в обязательном порядке включаются в информационные сводки, получаемые центром по партийной, советской, военной или чекистской линии. Вопросы, так или иначе связанные с деятельностью социалистов и анархистов, не сходят с повестки заседаний Политбюро ЦК РКП — за период с апреля по декабрь 1919 г. Политбюро обращается к ним не меное 25 раз. В органах политического сыска пышным цветом расцветает провокация и фабрикация против социалистов дел, основанных на вымышленных данных. Если первое явление всячески поощряется, то второму руководство ВЧК объявляет решительную войну151.
Гонения и аресты, таким образом, являлись доминантой политики режима в отношении социалистов. В то же время в 1919 г. большевистская верхушка начала заключать временные тактические соглашения с некоторыми из них, руководствуясь при этом сугубо практическими соображениями. В период с конца 1918 г. до конца 1919 г. четко прослеживаются три всплеска такой политики, все связанные с крупными военными неудачами большевиков — «пермской катастрофой» в декабре 1918 г., «Петроградской обороной» и наступлением белых на Юге в июне, походом Деникина на Москву и Юденича на Петроград в сентябре—октябре 1919 г.
В январе—феврале 1919 г. делегация ЦИК с санкции ЦК РКП вела переговоры с эсеровским президиумом съезда членов Учредительного собрания (В.К.Вольский, Н.И.Ракитников, К.С.Буревой и др.),

Глава 3. Правительственная «весна» 47
в результате которых было принято упомянутое постановление о легализации эсеровской партии и освобождении некоторых ее членов из тюрьмы в обмен на отказ ПСР от вооруженной борьбы с большевиками. «Главный интерес наших переговоров с уфимской группой партии правых с.-р., — писала "Правда" 23 февраля 1919 г., — в окончательном их поражении, в капитуляции этой партии». Так воспринимались и комментировались в Кремле итоги состоявшихся переговоров.
По позднейшему сообщению Абрамовича, тогда же к нему через посредника обратился К.Б.Радек с предложением начать переговоры, целью" которых было возвращение меньшевиков во ВЦИК и, возможно, их приглашение в состав правительства «в случае, если бы меньшевики выступили с надлежащей политической декларацией». Понимая, что выполнение поставленного условия заставит их признать большевистский режим де юре, меньшевики отказались от предложения Радека «по принципиальным соображениям»152. Переговоры не состоялись.
В апреле 1919 г. в связи с ухудшением положения дел на фронте и приближавшейся хозяйственной катастрофой ЦК РСДРП призвал к «восстановлению единства внутри пролетариата путем соглашения всех пролетарских партий». Основой для объединения, по мнению ЦК, должна была быть демократизация внутриполитической жизни, «дружная работа по восстановлению и развитию производительных сил России и по воссоединению ее частей»153. Большевики ответили на этот призыв рядом неофициальных бесед Каменева с представителями меньшевистского руководства для уточнения того, как РСДРП представляет себе предлагаемое соглашение. Полномочия Каменева при этом не обсуждались и остались меньшевикам неясными154. Не исключено, что он действовал самостоятельно и вопреки воле Ленина, который в одной из речей в конце июля специально подчеркнул, что «диктатура одной партии» по-прежнему остается принципиальной позицией ЦК РКП, а в начале августа высказывал пожелание, чтобы редакторы газет «всячески высмеяли» появившиеся слухи о предстоящем появлении в России коалиционного правительст

48
Д.Б.Павлов
ва «и паки и паки ругнули меньшевиков и эсеров», которых молва прочила в состав нового кабинета, «подлецами»155. Судя по тому, что на августовском совещании при ЦК РСДРП меньшевики вновь высказались за превращение «идеи восстановления единства трудящихся классов и соглашения между всеми социалистическими партиями» в «боевой лозунг партийной агитации»156, консультации с большевиками в июне—июле были прерваны не по их инициативе157.
В ноябре 1919 г. ВЦИК постановил амнистировать членов тех политических партий, которые начали мобилизацию на борьбу с Деникиным. Из интересующих нас организаций это постановление касалось РСДРП и «меньшинства» ПСР (группы Вольского «Народ»), принявших решения о мобилизации своих членов, соответственно, 1-го и 14-го октября158. В постановлении содержалась характерная оговорка: освобождению из тюрем и концлагерей подлежали только те социалисты, которым не предъявлены «конкретные обвинения в участии в контрреволюционных организациях»159.
Таким образом, «милостивые хартии», выданные социалистам, как и проведенные или затевавшиеся переговоры с ними, совсем не имели в виду «потрясения основ» большевистского режима. В одном случае речь шла лишь о том, чтобы мобилизовать все возможные силы для борьбы с серьезной военной опасностью, в другом — о страховке на случай неблагоприятного развития событий, подготовке почвы для возможного компромисса. Общий дух и характер состоявшихся переговоров Ленин с полной откровенностью изложил позднее, в работе «Детская болезнь "левизны" в коммунизме». По его словам, для большевиков главный смысл «тактики лавирования, соглашательства, компромиссов» с социалистами заключался в том, чтобы «облегчать, ускорять, упрочивать, усиливать большевиков насчет меньшевиков»160, отнюдь не поступаясь при этом главным — своей неограниченной властью. Судя по готовности, с которой Политбюро принимало соответствующие решения, наиболее подходящей формой сотрудничества с социалистами в глазах большевистских лидеров являлись их взаимоотношения с лево-эсеровскими боевиками, выпущенны-

Глава 3. Правительственная «весна» 49
I ми из-под ареста специально для подпольной работы в тылу Деникина161. С одной стороны, Кремль, таким образом, получал возможность делать рискованное дело чужими руками, с другой — отпущенные на свободу боевики брали на себя обязательство вернуться
i за решетку по выполнении задания. Точно так же в 1919 г. группе членов «меньшинства» ПСР, специалистов по подрывному делу, было «дозволено» совершать диверсионные акты в тылу Колчака, а затем и на Западном фронте, а в 1920 г. — эсерам-максималистам вести подрывную работу в Польше в тесном контакте с диверсионными группами штаба XII армии162 (притом, что формирование самостоятельных
1 добровольческих частей максималистам было запрещено163). Подобное «сотрудничество» никак не связывали властям рук в их непрекращавшейся борьбе с «внутренним врагом».
Несмотря на падение популярности большевиков и рост симпатий к социалистам даже среди рабочих, доктринально считавшихся социальной опорой режима164, с одной стороны, и продолжение социалистами линии на отказ от вооруженной борьбы с большевизмом, с другой, 1920 год не принес заметных изменений в политику большевиков относительно соцпар-тий. «Легальные» РСДРП и ПСР по-прежнему находились под неусыпным наблюдением и постоянным прессингом властей, хотя обе в момент польского наступления заявили о своей поддержке Красной Армии. Одним из постановлений, принятым Политбюро ЦК РКП в мае, был положен конец надеждам
( меньшевиков на возобновление их легальной ежедневной газеты165; согласно июньскому решению того же органа, все наркомы получили указание высылать в провинцию меньшевиков, «работающих в комиссариатах и сколько-нибудь способных играть политическую роль»166; в июле 1920 г. Политбюро поручило ВЧК «разработать план расселения меньшевистских политических вождей для их политического обезвре-жения»167. Еще более жесткие методы борьбы с РСДРП практиковались на вновь отвоеванных территориях: занятие Киева сопровождалось организацией судебного процесса над членами тамошнего меньшевистского комитета по абсурдному обвинению в со

50
Д.Б.Павлов
трудничестве с Деникиным168; переход под власть большевиков Одессы — поголовным арестом членов РСДРП с последующим исключением партийной фракции из состава местного совдепа169. В Москве был разгромлен Союз печатников, в котором традиционно были сильны позиции РСДРП. Волну репрессий по всей стране вызвали успехи меньшевиков на выборах в Советы летом 1920 г.170.
Что же касается партии эсеров, в 1920 г. циркуляр-но объявленной «сильнейшим врагом советской власти», то в результате проведенной ВЧК в августе-сентябре очередной серии арестов, за решеткой оказалось 19 членов и сотрудников ЦК, не считая нескольких сот рядовых партийцев171. Одновременно было обыскано и запечатано помещение ЦК РСДРП в Москве; по свидетельству очевидца, в результате сплошных арестов меньшевиков к концу лета 1920 г. на Украине «все более или менее выдающееся из "неблагонадежной" социалистической интеллигенции» сидело в тюрьме172. «Социалистический вестник» позднее писал, что часть этих арестов была произведена по спискам членов РСДРП, мобилизованных в Красную Армию173.
В то же время, Политбюро правящей партии охотно пошло на переговоры с ЦК ПЛСР «большинства» для обсуждения «практических вопросов» участия левых эсеров в войне с Польшей174. И хотя, в отличие от «активистского» меньшинства, эта часть левоэсе-ровской партии неоднократно заявляла о своей лояльности большевистскому режиму и делом подтвердила свою готовность,к широкому сотрудничеству с ним (в том числе и в военной области), права полулегальности «большинство» ПЛСР после многомесячной проволочки получило лишь в декабре 1920 г., да и то неофициально.
Правительственный курс в отношении социалистов и анархистов в 1920 г. был «увенчан» приказом по ВЧК от 1 декабря. «Установлено, — говорилось в приказе, — что контрреволюционные круги Антанты, изверившись в возможности свержения Советской власти в ближайшее время при помощи российских монархистов и кадетов, приняли решение использовать для этой цели партию социалистов-революционе

Глава 3. Правительственная «весна» 51
ров. Эсеры приступают к активной работе в контрреволюционном подполье Советской России, начиная с замаскированной агитации и кончая актами индивидуального террора, в организации которого эсерам, возможно, будут помогать и анархисты в связи с расформированием махновских отрядов и запрещением легального существования анархических групп, не считая универсалистов... Для противодействия планам контрреволюционеров ЧК обязаны:
1) Выяснить и иметь на постоянном учете всех лиц, состоящих в настоящее время в ПСР правых, левых и центра, меньшевиков, народных социалистов, объединенной еврейской партии (Бунд), Поалей-Цион и др. мелкобуржуазных народнических партий.., а также анархистов всех направлений. 2) За указанными лицами иметь неослабное наблюдение их знакомств, связей и т.д. 3) Влить в указанные партии и организации достаточное количество опытных, способных и вполне компетентных осведомителей, которым предписать принимать активное участие в их жизни»175.
Войска Врангеля были разгромлены, с Польшей подписан мир. С внешней угрозой, таким образом, было покончено, исход гражданской войны предрешен. Не нуждаясь более в союзниках, власти начали подготовку к новой атаке на «внутреннего врага».

Глава 4
Репрессивные органы: организация и методы работы
«Большевики очень быстро возродили практику царских времен, когда законодательство осуществлялось путем издания тайных циркуляров, никогда не публиковавшихся в тогдашней печати и в основном оставшихся неопубликованными и по сей день», — справедливо отмечает современный западный автор176. С 1919 г. начинает складываться система закрытых инструкций и циркуляров ВЧК, ставших своеобразной «правовой базой» большевистской репрессивной политики в отношении социалистов и прочих «контрреволюционеров». По установившейся и закрепленной циркуляром ВЧК практике, все, осуждаемые за «контрреволюционные преступления», подлежали заключению в концлагерь на срок от 3-х месяцев до 3-х лет177. Типичным для социалиста приговором этих лет было заключение в концлагерь «до конца гражданской войны».
Официальная пропаганда всячески эксплуатировала тезис о «временном» («до победы труда над капиталом») характере «изоляции» социалистов. Однако окончание гражданской войны отнюдь не привело к каким-либо послаблениям правительственного курса на этот счет: напротив, временными оказались не притеснения социалистов, а ослабления репрессий против них. В циркулярах местным органам ВЧК Москва подчеркивала, что ликвидация внешних фронтов вовсе не означает завершения борьбы с контрреволюцией, поскольку «полная ликвидация контрреволюционных выступлений мыслится только с победой социалистической революции в мировом масштабе»178. В чекистской же среде вообще господствовало убеждение, что высвободив силы, занятые борьбой с «внешней контрреволюцией», власть только теперь и получила полную возможность покончить с

Глава 4. Репрессивные органы...
53
контрреволюцией внутренней. «На внешнем фронте Совреспублика достигла как бы устойчивого положения, — укорял местных чекистов в июне 1921 г. начальник Секретного отдела ВЧК Т.П.Самсонов. — ...Ликвидация же политических нелегальных партий органами ВЧК не закончена... благодаря несвоевременно принятым мерам и слабой бдительности ЧК»179. Необходимость «спешного» укрепления «местных органов ВЧК и других карательных учреждений Республики» в связи с «усиленной деятельностью враждебных политических групп» подчеркивалась в это время и в обращениях ЦК к местным партийным организациям180.
В январе 1922 г. Политбюро ЦК приняло решение об упразднении ВЧК и создании Государственного политического управления НКВД, «центр деятельности» которого должен был быть «сосредоточен на постановке осведомления, внутренней информации и извлечении всех контрреволюционных и антисоветских деяний во всех областях»181. Своим острием деятельность вновь созданного органа должна была быть направлена на борьбу с антибольшевистскими, в первую очередь — социалистическими, партиями. В этом отношении преемственность с ВЧК была обеспечена. Не случайно, что цитированное постановление Политбюро было разработано комиссией «по эсерам и меньшевикам», образованной Политбюро в конце 1921 г.182
Видимость «законности» репрессивной политике режима были призваны придать ревтрибуналы, Основные положения о которых были опубликованы в марте 1920 г.183. Кроме сохранения за ЧК широких возможностей для заключения своих жертв в лагеря принудительных работ в административном порядке, трибунал, по словам Дзержинского, отличала «необычайная быстрота, во-первых, и необычайная суровость, во-вторых». «Все то, что по мнению товарищей должно заслуживать сугубой репрессии, — инструктировал он местных чекистов, — должно направляться ими в трибунал»184. Однако, организованные в разные годы открытые судебные процессы над социалистами (по делу ЦК ПСР в 1922 г., Союзного бюро ЦК РСДРП в 1931-м и др.), имевшие главным образом

54
Д.Б.Павлов
пропагандистские цели, получили исключительно неблагоприятный для большевиков международный резонанс (под давлением западно-европейского общественного мнения власти были вынуждены даже пойти на отмену смертного приговора, вынесенного в 1922 г. членам ЦК ПСР). Иногда передача дела в суд вообще оканчивалась для чекистов конфузом. Так, в мае 1920 г. Верховный ревтрибунал вынес оправдательный приговор по делу видных членов Союза эсеров-максималистов, арестованных еще в декабре 1919 г.185, а весной 1922 г. не нашел состава преступления в деятельности Витебской организации левых эсеров186. В обоих случаях обвиняемые были освобождены.
По всем этим причинам, а также понимая юридическую шаткость возводимых ими на социалистов обвинений, чекисты избегали передачи их дел в суд (исключение делалось лишь в случаях хранения и распространения социалистической литературы) и предпочитали действовать методами внесудебной расправы. «Мы живем в эпоху, когда классовая борьба буржуазии и преступного мира против нас не приняла еще таких форм, когда всякое преступление мы можем карать только путем судебного воздействия, или когда всякое преступление настолько дает возможность точно себя определить, что мы безбоязненно можем отдать его на гласное рассмотрение с уверенностью, что преступник будет наказан, — писал Дзержинский в циркуляре от 1 мая 1920 г. — ...Вот почему закон дает ЧК возможность административным порядком изолировать тех нарушителей трудового порядка, паразитов и лиц, подозрительных по контрреволюции, в отношении коих данных для судебного наказания недостаточно, и где всякий суд, даже самый суровый, их всегда или в большей части оправдает»187. Не менее откровенно эту же мысль в январе 1922 г. высказал И.С.Уншлихт в возникшей у него переписке с Лениным по поводу проектов реорганизации ВЧК. «Есть целый ряд дел, — указывал заместитель Дзержинского, — по которым в трибуналах из-за отсутствия фактического материала будут вынесены оправдательные приговоры, в то время как у нас имеется агентурный материал вполне достаточный для строгого приговора вплоть до высшей меры наказа

Глава 4. Репрессивные органы..
55
ния. По отношению к деятелям антисоветских партий при известной обстановке на территории всей республики или в отдельных частях необходимо применять те или другие репрессии, не имея против них конкретных материалов. Все это выполнимо лишь в административном порядке»188. «То, что даже при самодержавии называлось произволом, — верно заметил меньшевик Жордания, — при большевиках называется революционным законом»189.
Аргументы Уншлихта были услышаны. Декретом ВЦИК от 10 августа 1922 г. Комиссия при НКВД, в который номинально входило ОГПУ, получила право высылать деятелей антисоветских партий и на месте высылки заключать их на срок до 3-х лет в лагеря принудительных работ. Согласно «разъяснению» президиума ВЦИК от 22 ноября того же года, эта мера могла быть распространена также и на не-членов антисоветских организаций и лишь «по подозрению» в совершении «контрреволюционных деяний»190. Как видим, нормативная база гонений на социалистов в 1920-е годы по сравнению с периодом гражданской войны не претерпела существенных изменений. Практика же репрессий стала значительно более жесткой и изощренной.
Задача искоренения социалистического инакомыслия продиктовала необходимость совершенствования структуры и методов работы и самих большевистских «органов». Если на всем протяжении 1918 г. социалисты находились на «попечении» сотрудников Контрреволюционных отделов большевистской охранки, то с 1919 г. (одновременно с «легализацией» социалистических организаций) в составе секретных отделов губЧК начинают действовать специальные «уполномоченные по левым социалистическим партиям», призванные выявлять социалистов и внедрять свою агентуру в их ряды с целью разложения местных партийных организаций. С 1920 г. этим занимались уже целые группы чекистов. Эсеры и меньшевики, докладывал в Москву один из таких уполномоченных в январе 1920 г., «как уязвленные звери не могут примириться с соввластью и всячески стараются сгруппироваться в один антисоветский лагерь. Признавая свое поражение, свою отсталость в деле достижения побед

56
Д.Б.Павлов
и осуществления полного социализма, они под разными фиговыми листами стараются завоевать симпатии к себе рабочих масс. Для достижения и осуществления своих преступных целей они прибегают к разного рода пробным приемам, которые везде учитываются всевидящим оком Чека и ликвидируются в самом зародыше». Впрочем, тот же тюменский чекист признавал, что бороться с социалистами с дореволюционным стажем, коих среди его подопечных было абсолютное большинство, «природному коммунисту очень трудно, а подчас и немыслимо»191.
Накопленный с 1917 г. богатейший опыт позволил властям усовершенствовать и методику арестов. Комментируя произведенную в ночь с 23 на 24 августа 1920 г. в Москве и окрестностях массовую «выемку» членов ПСР по адресам, «разрабатывавшимся» в течение нескольких месяцев, другой «природный коммунист», уполномоченный Секретного отдела ВЧК Я.Кожевников, докладывал Ленину: «Данная операция представляет из себя новый вид операции, не массовой — хватай кого попало, а вполне организованный, разработанный план ликвидации существующих нелегальных квартир и возможности захвата большого числа активных работников партии... Поэтому хотелось бы назвать эту операцию опытом массового учета проверки в Красной пролетарской Столице элементов эсеровского подполья удачно проведенным, развернув таковую во всероссийском масштабе»192. В ходе этих арестов за решетку было отправлено 252 чел.
Люди типа Кожевникова вовсе не являлись для ЧК исключением. Не на много образованнее его были и другие ответственные сотрудники Секретного отдела ВЧК-ОГПУ, в ведении которых находились социалисты и анархисты — уполномоченные «по меньшевикам» Шиманкевич и А.Ремишевский, «по анархистам» М.Бренер и др. По данным обследования, проведенного летом 1920 г. и охватившего около 2-х тысяч сотрудников чрезвычайных комиссий 32-х губерний, высшее образование среди них имели всего 15 чел. (или 0,8%), из них юридическое — лишь двое193. От этих-то молодых полуграмотных карьеристов часто зависела судьба, а иногда и жизнь тысяч социалистов, многие из которых прошли царскую каторгу и ссылку.

Глава 4. Репрессивные органы..
57
К 1921-1922 гг. осуществлением репрессий против социалистов и анархистов занималось 6 из 10 центральных подразделений ОГПУ, в основном унаследовавшим структуру ВЧК. В рамках важнейшего и крупнейшего управления ОГПУ — Секретно-оперативного — функционировал Секретный отдел, имевший в своем составе специальные номерные подразделения, каждое занятое борьбой с группой социалистических партий или анархистских организаций определенной ориентации (1-е отделение — анархисты, 2-е — социал-демократы и близкие им группировки, 3-е — социалисты-революционеры и т.д.)194. От ВЧК ГПУ унаследовало и институт «референтов» — специалистов по истории и современной практике соцпартий. Совместными усилиями этих и других «ученых» из числа партийных функционеров в начале 20-х гг. были заложены основы того грубо-тенденциозного освещения истории российского социалистического движения, которое безраздельно господствовало в советской историографии вплоть до конца 1980-х гг.
Борьба с социалистами являлась одним из важнейших направлений деятельности низовых органов большевистской охранки. Главная задача уездных уполномоченных ОГПУ определялась как «информация и работа по политпартиям» и вообще «розыск по политде-лам». Действуя через своих помощников, которые, в свою очередь, опирались на агентурную сеть {минимальным признавалось наличие секретных информаторов «по одному на каждое самое мелкое учреждение или предприятие» в городах и «по одному на каждую волость и крупное село» в деревнях195), уездные уполномоченные были обязаны поставлять «вполне точные, определенные и строго проверенные сведения предупреждающего характера по состоянию своего уезда во всех отношениях на каждый день»196. О своей деятельности «по политпартиям» уездные уполномоченные ежемесячно докладывали непосредственно в Секретный отдел ОГПУ. Здесь же, в уездах, был налажен строгий учет всех как вновь прибывших, так и постоянно живущих «неблагонадежных лиц» по специально разработанной для этого схеме. Данные, полученные от уездных уполномоченных, перепроверялись сведениями, поступавшими по линии Информа

58
Д.Б.Павлов
ционного отдела ОГПУ от районных уполномоченных Отдела. Этим последним вменялось в обязанность «обслуживать все без исключения гражданские предприятия и учреждения» своего района197.
Комплекс обычных мер, практиковавшихся ВЧК-ОГПУ против социалистов, составлял взятие на учет всех членов соцпартий, включая и заявивших о выходе из них, и «сочувствующих», и установление за ними «самого тщательного наблюдения» с прицелом на последующий арест и осуждение. В случае малейшего подозрения социалиста (даже и бывшего или занимающего ответственный государственный пост) в антибольшевистской деятельности, следовал немедленный арест198. В центре внимания охранки находилась служба осведомления и провокаторство. В борьбе против «антисоветских» партий, писал на места Ксе-нофонтов в октябре 1919 г., «надо создать гибкий и прочный информационный аппарат, добиваясь того, чтобы каждый коммунист был вашим осведомителем»199. «Опыт борьбы с контрреволюцией из лагеря так называмых социалистов показал, — указывалось в другом циркуляре ВЧК, — что только при условии проникновения наших сотрудников в ту или другую организацию удавалось... произвести аресты в любой благоприятный для нас момент»200.

Глава 5
Социалисты и анархисты в условиях «мирного социалистического строительства»
В целом в период «мирного социалистического строительства» социалистическое движение вступило сильно ослабленным. Для начала 20-х годов характерно резкое падение числа членов во всех основных соц-партиях, почти полное отсутствие их делегатов в Советах и других представительных органах, повсеместное исчезновение социалистической печати. Уже в 1921 г. под влиянием коммунистического террора и притеснений в Советы, профсоюзы и на рабочие съезды даже оппозиционно настроенные избиратели избегали посылать членов социалистических партий, предпочитая беспартийных. Вот как описывал один из корреспондентов «Социалистического вестника» типичную обстановку на выборах: «"Беспартийные" кандидаты проходят против партийных. Основа этого настроения в общих чертах очень несложна. Выбирать социал-демократа опасно. Опасно не только для отдельного рабочего, которого запишет в контрреволюционеры комиссар или "комищейка"201 или — еще хуже! — комендант завода. Опасно для всего завода, который могут лишить пайка и даже не лишить, а просто по "неизвестным причинам" прекратить выдачу следуемого. Возможен и массовый расчет... Опасно, наконец, для кандидата — пойти по партийному списку или только по партийному наказу — значит сидеть месяцами в ЧК, уехать в Орловский "концлагерь", отправиться электрофицировать Мурман — все это равносильно голодной смерти жены и детей, а подчас и смерти не от голода, так от тифа, и самого злосчастного кандидата. С другой стороны, выбрать сторонника той партии, которой рабочие в массе сочувствуют — дело практически бесплодное. Каждый рабочий знает, что "беспартийная конференция", на которой пройдет меньшевистская резолюция, будет

60
Д.Б.Павлов